Видимо-невидимо

Он обнял ее сильнее – а она всё свободнее помещалась в его руках, как будто он обнимал, обнимал, а не мог до нее дотянуться.

– Вот так это и будет, – сказала она. – Я просто исчезну – и окажусь у них, а все твое горе достанется им к обеду.

– Вот радости-то, – саркастически заметил Видаль. – Без соли истосковались поди.

– Нет, – слабо мотнула головой Сурья. Вид у нее был такой, будто она засыпает, а в руках ее почти уже и не оставалось. Но она подняла руку, завела ее Видалю за голову и нащупала шрамы у него на затылке под волосами. – Они обошлись и без меня. Вот этим…

Видаль зажмурился от ужаса – и вдруг почувствовал сирое и неживое пространство в своих руках… Он открыл глаза, чтобы увидеть хотя бы сонную тень ее. Но и глазами ее уже не было видно.

Он не поверил.

Но ее действительно не было.

Тогда он упал лицом в постель и рыдал, и проклинал тех, кто пожирает сейчас его горе, дрожа от вожделения и восторга.

Наконец рыдания кончились, кончились и слёзы. Он сел, спустив ноги на пол, и принялся одеваться, двигаясь размеренно и безжизненно. Вдруг уронил руки на колени, горестно рассмеялся:

– Ты так и не сказала мне, чего ты от меня хочешь!

И еще не договорив, понял.

Лестница в небо

Мисс Эмма кормила птицу кусочками печенья, мисс Элиза гладила ее по отливающей зеленоватым металлом спинке.

– Смотри, Лорелин, кто пришел! А кто пришел! – воскликнула первая, улыбаясь Видалю.

– Не Лорелин, а Кармела, – возразила вторая с уже заметным раздражением в голосе. Похоже, этот спор длился не первый час.

– Лорелин? Кармела? – спросил Видаль, почти радуясь возможности отодвинуть миг, когда придется сообщить сёстрам о том, что случилось.

– Конечно, она Лорелин!

– Откуда вы это взяли, сеньориты?

– Кармела! – упрямо выставила подбородок мисс Эмма Лафлин. – Она сама сказала, когда мы спросили.

– Лорелин! Несомненно, она сказала «Лорелин».

Птица посмотрела по очереди на обеих и, вскинув длинный клюв, издала переливчатый звук, который с тем же успехом мог означать как «Лорелин», так и «Кармела», или «Шарлотта», или «Ромуальда».

– Вот видишь! – воскликнули сестры слаженным дуэтом и кинули одна на другую укоряющие взгляды и слегка надули губы.

– Но погодите… Сеньориты, как вы вообще решили, что это девочка?! Я всегда считал…

Мисс Элиза испустила полный возмущений вздох, мисс Эмма потупилась и даже, как показалось Видалю, слегка покраснела.

– Даже мысли такой не могу допустить!

– Разве не очевидно…

– Она ночевала в моей спальне!

– Мужчины такими не бывают.

– Что ты знаешь о мужчинах? – язвительно заметила мисс Элиза. – Вот я точно могу сказать – это типичнейшая женщина, и любопытство, проявленное Лорелин…

– Кармелой!

– Проявленное Лорелин к моим серьгам…

– И к ложечкам!

– …И браслетам…

Видаль заморгал и беспомощно развел руками. Птица Лорелин – или Кармела, – глядя на него с откровенной насмешкой, постучала клювом по столу и произвела трогательную трель. Сёстры немедленно прервали спор и в четыре руки принялись ломать печенье.

В конце концов, подумал Видаль, зачем сообщать об этом добрым девушкам? Или я сделаю то, о чем она меня просила, или я просто не вернусь. И птица не вернется. И они останутся совсем одни на свете, не считая воспитанниц. Как я смею лишать их возможности попрощаться тем, кто им дорог? Но и объяснить им, что произошло и куда он идет, Видаль решительно не мог. Если Сурья захочет открыться своим друзьям – она сможет это сделать, когда вернется вместе с Видалем. Если же не вернется, будем считать… Впрочем, и считать будет некому. Решено.

Он протянул руку, и птица проворно вскарабкалась по рукаву на плечо.

– Прошу прощения, сеньориты. Она мне нужна. Я постараюсь вернуться как можно скорее, – и в этом он не лгал, только немного лукавил. – И тогда я предоставлю ее в ваше распоряжение надолго. Обещаю.

Он слегка прикусил губу: обещать не следовало. Ах, если бы здесь было такое место, где слово крепко! Если бы знать, что слова произнесенные – неотвратимо сбудутся… Не дано. Ну и не надо, обойдемся. Он торопливо поклонился, скрывая тревогу, и оставил добрых сестер.

В Семиозёрье по-прежнему шел дождь, однако мастера не расходились, ждали хозяина. При жизни Хейно дом был не сказать чтобы гостеприимным, но у Видаля все стало по-другому, все сюда дорогу знали и знали, что где лежит. Поэтому хозяйничали вовсю, к полной растерянности Рутгера, пытавшегося быть за хозяина в отсутствие учителя. Что он сам от ученичества отказался, ему не напоминали, но и не очень-то обращали на него внимание, когда он пытался позаботиться о гостях… Присутствие Кукунтая смущало парня еще больше; он старался не оставаться с шаманом наедине, обходил его так, чтобы случайно не задеть, отводил взгляд – но, едва оказавшись у него за спиной, глаз не отрывал. Кукунтай терпеливо притворялся, что это его не касается, и для облегчения своей участи Рутгера вовсе не замечал, а когда рассвело, вышел с Мэри погулять на опушку.

Олесь тихонько разговаривал с Лукасом, привалившись боком к теплой печи.

Мак-Грегор ушел на озера, прихватив удочки и Хо.