Видимо-невидимо

Ао бродил под дождем, их пряди перепутались, их души слились воедино – и Ао стал так же прозрачен и текуч, почти незаметен среди намокших ветвей.

Нелегкая это была забота, и впрямь: оказать гостеприимство мастерам. Ганна перебрала почту, сложила письма по адресам, потом метнулась было к печи… Но остановила себя, вспомнив как окоротил ее Кукунтай. Хотела взлелеять обиду – но тут оказалось, что у печи возится Мьяфте, гремит посудой, шлет Рутгера в подпол, сердито оглядывается: что нейдешь помогать? На такую ораву поди наготовь! Ганна только рукава вздернула – и за дело.

Засобирались по домам, когда второй день гостевания перевалил за полдень. Видаля уже и не ждали, наверное. А он – вот он, сам собой и с птицей на шляпе, как в старые добрые времена, будто и не было ничего: ни волны над Суматохой, ни смерти, ни скорбного бдения, ни буйного пира. Просто вышел из-за поваленной березы и сказал: вы куда? Мне есть что сказать, и помощь ваша нужна. Срочно. Сейчас. Поднялся на крыльцо, посмотрел на всех. И начал говорить. О конце света, о звезде по имени Матильда, о сердце Ашры, о музыке звезд и о происхождении ууйхо. И о том, что Сурья Беспощадная, фарфоровая барышня с камина, восковая кукла, столовый прибор Холодных Господ – ждет от него помощи и спасения, и он спасет ее. Просто потому, что больше некому. На самом деле некому, сказал он, глядя в глаза Хо. Это мое дело, сказал он. Но одному с этим не справиться никак.

– И если вы пойдете со мной сегодня, – сказал он, – вы будете делать такое… Вы будете делать то, чего никогда не делали. Обещаю.

Видаль поднял брови и губы прикусил: что это обещания сами собой выпрыгивают, и именно сегодня?

– Такое вот… Чего не делали никогда.

Мастера смотрели на него. Он был младшим из них, если не считать Рутгера, который и не мастер… И если не считать того, что половина жизни Хейно Кууселы текла в жилах Видаля – и ничего, через край не переливалась. Хватило ей места в теле и в душе Хосеито. И все же он был младшим, пришел позже всех – и они смотрели, как он указывает им путь и дело, и взгляды их были пристальны и строги.

Видаль вдохнул поглубже и зачем-то повторил:

– Чего не делали никогда.

И добавил:

– И у вас получится.

И сжал кулаки.

– Я обещаю.

Он дышал глубоко и часто – и жалел, что здесь не крепкое место, где всякое слово сбывается, потому что не может не сбыться. Но Хо посмотрел на него исподлобья и сказал веселым голосом:

– Если у нас получится, это место станет таким. А откуда, ты думал, берутся крепкие места?

Видаль прислонился спиной к стене. Голова кружилась. В теле словно звенели натянутые струны.

– Но нам придется хорошенько потрудиться, да? – продолжал Хо. – И ты еще сам не знаешь, что нам придется делать, да? Оно хоть стоит того?

Видаль не ответил. Это его дело, а им-то что? Но без них он ничего не сможет, это он знал точно.

– Ладно, я спрашиваю не вообще. Для тебя – оно того стоит?

– Да, – выдохнул Видаль мгновенно, даже не дав договорить. – Да!

– Ну так и говорить нечего, – сказал Мак-Грегор и поднялся на крыльцо – поставить удочки.

– Да, – сказал Видаль, схватив его за рукав. – Ты!

И потащил вниз с крыльца.

– Ао! Можно без дождя теперь?

– Некоторые дела легче начать, чем закончить, – проворчал Ао. – Кажется, сейчас ты начинаешь как раз такое. Дождь, мальчик, останавливается сам. Когда ему хватит. Но я его все же попрошу. Для тебя. Это никак на него не повлияет, но я попрошу.

Видаль повернулся к Мак-Грегору.

– Хэмиш, послушай… Мне нужен мост. Отсюда – дотуда. Понимаешь?

Капли дождя стали реже и медленнее.

Мак-Грегор кивнул, прищурился, глядя в небо. Мэри с криком заметалась вокруг его колен, привставая на задних ногах, пытаясь заглянуть в запрокинутое лицо. Но Мак-Грегор опустился на колено, притянул Мэри к себе, положил руку ей на голову: не бойся.

– Нет, – сказал Мак-Грегор. – Далеко. Не дотяну. Очень, очень далеко. А что же ты сам? Ты ведь ходишь, где хочешь.

– Далеко. Я не знаю, куда. И… страшно мне. Там – ничего… пустота, первородная тьма… Куда угодно – могу. В никуда – не умею.

– А я не дотяну, – опустил глаза Хэмиш. – Слишком длинный мост нужен.

– Слишком длинный, говоришь? – встрепенулся Видаль и встрепенулась птица на шляпе. – Слишком… Хм. Рутгер, дитя мое… А построй-ка ты мне лестницу в небо.

– Куда?

– В небо.

– А там – куда?

– Ты строй, там разберемся. В небо, за небо, пока не упрется… Как упрется – так нам туда и надо.

Рутгер вздохнул, облизал губы, зачем-то оглянулся на Кукунтая, пошире расставил ноги, подышал еще – и снова оглянулся. И Кукунтай вдруг опустил плечи, откинул голову и прикрыл глаза. И подошел к Рутгеру и встал рядом с ним.

И тогда от дома покойного Хейно Кууселы, от самого крыльца, рванулась в небо лестница, каких не бывало – жерди с перекладинами, привязанными лубом, в сучках и занозах, зато – до самого неба. Она поднималась над землей, достигала низких облаков, уходила в них, едва просвечивая, и терялась в их ватной глубине.

– Я не вижу дальше, – обернулся Рутгер. Лестница заколыхалась на ветру.

– Смотри на нее, смотри! – закричал Видаль.