Видимо-невидимо

– Да, – откликнулся Рутгер. – Я буду смотреть.

И первым взялся за перекладину и полез наверх.

Видаль придержал Кукунтая.

– Моя очередь. А ты за мной, и держи ее. Нам еще по ней возвращаться.

И еще он сказал:

– Кто хочет – за нами!

Рутгер все лез и лез вверх, споро перебирая руками и ногами, и строил лестницу впереди себя прямо из души, как фонарь испускает луч, пронзающий тьму. Перекладины звенели его восторгом, а он еще успевал кричать, выплескивая обиду:

– Вот я как пригодился! А никто не может, как я! А ты все ругался!.. А я вот!.. А никто!..

И Видаль отвечал ему, задрав голову:

– Да! Ты такое можешь, что больше никто! Только не оглядывайся!

Ветер небытия трепал их волосы, ветер небытия на этой небывалой высоте сорвал шляпу с Видаля – птица едва успела вцепиться когтями в волосы и теперь жалась к затылку, распластав крылья и гневно шипя.

– У каждого свой дар, – кричал Видаль. – У тебя – свой!

– А ты говорил! Большо-ое! Вот!

– Какие ты горы можешь построить, парень, какие! Как никто! Роскошные горы! Только не оглядывайся!

– И леса! И поля! – ликуя, выкрикивал Рутгер. – И море, Видаль, море! От Суматохи до Белого берега, чтобы корабли по нему и люди на кораблях! С парусами! С музыкой!

– Это будет такая музыка! – кричал с ним Видаль. – Лукас напишет ее!

Лестница тряслась и раскачивалась, Видаль чувствовал, что за ним поднимается не один Кукунтай. Но посмотреть вниз он не решался. Там все соберемся, в конце концов – тогда и будет видно, велико ли наше войско.

И они поднимались и поднимались, а небеса все не кончались, но кончались силы, а Тьма была все так же сильна и даже как будто сгущалась. Тонкие волокна белесой мглы потекли в ней, и чем дальше поднимались мастера, тем волокна становились толще и плотнее, соединялись и растворялись друг в друге, и вскоре все заволокло как будто туманом, колышущимся в пустоте.

И Рутгер остановился и обернулся на Видаля, растерянно сказал:

– Я не могу дальше… Ну всё, вот всё уже. Дальше – никак.

– Ну тогда я пошел.

– Ты же не знаешь куда!

– Здесь уже близко. Я чувствую ее. Я – к ней.

Он закрыл глаза и задержал дыхание, с усилием сглотнул – и оттолкнулся от верхней перекладины, и словно прыгнул куда-то вбок, и исчез. Рутгер сильнее вцепился в дрогнувшую от толчка лестницу и повис на ней без сил. Хотелось зажмуриться и ничего не видеть. Кукунтай осторожно пролез прямо к нему и обхватил рукой за плечи. Рутгер оторвал одну руку от слеги и вцепился в короткий мех летней парки.

– Закрой глаза, отдохни. Я здесь, – сказал Кукунтай и прижался к нему.

Так их и нашел Мак-Грегор, обнявшихся посреди мглы и пустоты.

– Вот молодец, – сказал он про Видаля. – И что же нам делать здесь?

– Я могу пойти к нему, – вызвался Рутгер. – Я умею. На самом деле лестница уже крепкая, сама держится. Я все делаю быстро.

– Ты слишком торопишься, – проворчал Мак-Грегор. – Ну, ты к нему пойдешь, а мы? Мы, все мы?

– Это ты слишком торопишься, – сказал Кукунтай. – Здесь недалеко. Можно строить мост.

– Да, я уже все придумал. Я же говорю, я быстрый. Я туда и обратно – и скажу тебе, сколько моста надо и в какую сторону.

– Да здесь и сторон-то нет!

– Есть стороны, – сказал Кукунтай. – Не надо обратно. Стой там, я покажу Мак-Грегору, где ты.

Рутгер прижался лбом к его лбу – и спрыгнул с лестницы.

Моста оказалось нужно всего ничего. Если бы не мгла, если бы не Тьма, можно было бы пересчитать веснушки у Рутгера на щеках. Любой бы перепрыгнул отсюда туда. Но никак нельзя было туда пройти, кроме как по мосту Мак-Грегора. А мост он строил так: снял с пояса нож, отстругал от лестницы щепку и прижал ее подошвой к перекладине. Мост, сказал, мостик мой, мостки дощатые.

И в самом деле, легли над пустотой мостки дощатые, легкие, зыбкие.

А каменный мост, сказал Мак-Грегор, мне здесь не на что ставить. Какой есть – по такому и идите… Если верите. А нет – так я ничем не помогу.

И сам первый шагнул на мостки, утверждая их место и суть.

Оно всё плавало в пустоте, где ни света, ни тьмы. Видаль видел в два, в три слоя, а то и больше: вот Сурья, безумная, стоит посередине бесконечности, и волосы ее плывут вокруг нее беспорядочными потоками. А вот ее тень видна сквозь, но теряет очертания и плотность, растекается струйками небытия. А вот восковое тело висит в середине гулкого пространства – ледяная сфера замыкает его внутри себя и кишит бесформенными облаками, и тут же видятся Видалю тощие богомольи фигуры, и одна из них наклоняется над восковым телом, сучит над ним когтистыми отростками – а вокруг колышутся зыбкие белесые нити.

Хищная фигура близоруко склонилась над телом, повела коротким носом, ковырнула длинным ногтем – раза в два длиннее самого пальца – и лениво потянула вдоль, от пупка в сторону ключиц, вонзая ноготь всё глубже в тусклый воск.

И в то же время ничего такого не было – была тьма, было мутное облачко, были холод и беззвучие пустоты.

– Так это и есть сердце? – подцепив трепещущую мышцу ногтем, чудовище подняло ее и уставилось с отвращением. – Ради этого куска человечьего мяса ты оставила нас, Сурья?

– Положи на место, – громко и внятно произнес Видаль.