Видимость

«У тебя есть татуировка под мышкой?»

«Нет. Я сказал вам: я был участником, потому что должен был быть. Я сделал то самое минимальное, что мог. Такие татуировки были только у эсэсовцев ».

Герберт вспомнил эсэсовцев с их дубовыми листьями и их девизом чести - верность. "Покажи мне."

Это раздражало Фишера, хотя Герберт подозревал, что это было вызвано скорее неудобством расстегивания рубашки, чем чем-либо еще. Фишер расстегнул достаточно пуговиц, чтобы снять рубашку с плеча, и показал Герберту подмышку. Обедающие за соседними столиками с любопытством смотрели на них.

Герберт порылся в волосах на подмышке Фишера, чувствуя себя обезьяной, ищущей клещей, пока не убедился, что там действительно нет татуировки.

Герберт убрал руку и вытер пальцы о штанину.

«Если бы вы были членом нацистской партии, как бы вы попали в Америку?» он спросил.

"Что вы имеете в виду?"

«Американский закон прямо запрещает всем осужденным или даже подозреваемым нацистским чиновникам эмигрировать в Соединенные Штаты».

«Я ничего об этом не знаю».

- Это принес Трумэн. Вы уехали в Америку, когда Трумэн был президентом. Вы, должно быть, знали.

"Как я сказал-"

«Доктор. Фишер, сейчас мы болтаем в ресторане. Мы легко можем отправиться в менее веселое место; где-нибудь, где я могу быть уверен, что завтра ты опоздаешь на свой самолет обратно в Америку, даже если туман рассеется.

«Но это не имеет ничего общего с мальчиком в парке».

"Я этого не знаю".

Фишер помолчал несколько мгновений, очевидно, взвешивая свои варианты.

«Вы когда-нибудь слышали об операции« Скрепка »?» - в конце концов спросил он.

* * *

Операция «Скрепка» выглядела как плохой шпионский роман, но была евангельской правдой, тошнотворной или прагматичной, в зависимости от того, на какой стороне забора сидеть.

Что, по мнению Герберта, случилось со всеми нацистскими учеными? Думал ли он, что американцы позволили им остаться в Германии, чтобы помочь восстановить страну? Или не дай бог перескочить границу и уйти работать на россиян?

Конечно, нет. Это представляло бы гораздо большую угрозу безопасности, чем любая бывшая нацистская принадлежность, которую они могли иметь, или даже любые нацистские симпатии, которые они могли бы сохранить.

Итак, американцы забрали ученых. Фактически, они преследовали ученых не меньше, чем военных преступников.

Не то чтобы эти два понятия обязательно исключали друг друга, сказал Герберт.

Фишер прищелкнул языком и решил проигнорировать этот последний комментарий.

Чтобы обойти запрет Трумэна на въезд и работу нацистов в Америке, ЦРУ нашло способы обелить их военные рекорды:

Расследование этого субъекта невозможно из-за того, что его прежнее место жительства теперь находится в советской зоне, где расследования со стороны персонала США невозможны.

Никакой уничижительной информации по этому поводу нет, за исключением записей НСДАП, которые указывают, что он был членом партии, а также майором СС, которая, похоже, была почетной комиссией.

В этом театре невозможно определить степень его партийного участия. Как и большинство членов, он, возможно, был простым оппортунистом.

Судя по имеющимся записям, нет никаких указаний на то, что объект является военным преступником или ярым нацистом.

На мой взгляд, он вряд ли станет угрозой безопасности США.

Операция «Скрепка», потому что соответствующие файлы были отмечены скрепкой; не более того, все очень сдержанно. Первоначально он был продан американскому народу в качестве временной меры, всего на шесть месяцев. Как и многие подобные «временные меры», он никогда не отменялся и не отменялся.

Готовы ли немцы подчиниться?

Конечно. Они не только избежали наказания, но и были такими же ярыми врагами коммунизма, как и американцы.

Америка и Советский Союз против немцев; Америка и Германия против СССР. Однажды красные и боши нападут на янки, и круг замкнется.

Это было похоже на 1984 год, размышлял Герберт, когда Остазия, Евразия и Океания всегда были в состоянии войны, двое против одного, но альянсы всегда менялись, а прошлое всегда переписывалось. Истории не существовало.

И если это так, подумал Герберт, то за что, черт возьми, он и миллионы других сражались на войне?

Он вспомнил, что сказал Ханне в первую ночь, когда встретил ее; что если он когда-либо сомневался в справедливости дела против нацизма, то, взглянув на Бельзена, он больше не сомневался.

И теперь эта борьба ничего не значила, потому что всем нужны были ученые, независимо от того, откуда они пришли и что они сделали.

Герберта не совсем удивило то, что правительства по-прежнему ставили целесообразность выше идеологии, но он был рад обнаружить, что у нее все еще есть сила, чтобы возмутить его.

Он снова обратил внимание на Фишера.

Люди протестовали? Конечно. Но что толку от этого? Публика устала от рассказов о зверствах. Это было давно, и они хотели забыть о таких ужасных событиях.