Видимый человек, или Культура кино

Когда речь идет о фильмах, в фокусе которых не только достопримечательное, но также человеческие судьбы, проступает один щекотливый момент. Чем значимее спортивные достижения и чем пристальнее к ним интерес, тем более они отдалены от драматического сюжета; они теряют выразительность, наделяются самостоятельным смыслом и в конечном итоге производят такой же эффект, как номер варьете, добавленный к основному спектаклю.

Когда преследуемый прыгает через ров, это еще погоня, увлекательная и держащая в напряжении. Но если прыжок необычный, бьющий все рекорды, мы уже думаем только о прыжке, а не о том, для чего он сделан. Центр внимания смещается, и весь сюжет предстает как случайное сопровождение к «сенсации».

В исполняемых героем атлетических номерах не должно проступать ничего спортивного, даже если речь идет о сложнейших кунштюках. Спорт означает движение, в этом его самоцель, но как движение выразительное он неприемлем. Эту грань, порой необычайно тонкую, режиссеру важно уметь чувствовать. Боксирующий ни при каких обстоятельствах не должен выглядеть как боксер, бегущий – как бегун. В противном случае зрителю невольно будут привиты профессиональные стандарты, которые заставят его сомневаться в подлинности происходящего и лишат сюжет присущей жизни непосредственности.

Сенсации

Сенсации – это достопримечательности, возбуждающие и захватывающие нас еще и потому, что мы иллюзорно верим в подлинность и оригинальность показываемых кадров. Не каждый день тебе доводится быть свидетелем столкновения двух поездов или наблюдать, как обрушивается мост, как подрывается башня или как прыгает с пятого этажа человек. Узнать, как всё происходит в реальности, ужасно любопытно. И потому к искусству эти яркие сюжеты отношения не имеют.

Сенсации притягательны не только своей диковинностью. Иные виды бабочек или цветов случается наблюдать не чаще, чем большой пожар, тем не менее эффект, производимый ими на экране, гораздо скромнее.

Чувство ничем не угрожающей опасности – вот что нас особенно влечет. Как при виде разъяренного тигра, который мечется за решеткой клетки, примерно так же смотрим мы в глаза смерти, прикованной к экрану, мы прекрасно осознаем, что ничего страшного не случится, и испытываем приятную дрожь. В нас говорит банальное, анималистическое чувство превосходства: в кино мы наконец-то осмеливаемся заглянуть в глаза смерти, от которой в реальности всегда отворачиваемся.

Опасность сама по себе тоже обладает красноречивой физиогномикой, и придать ей выражение – задача режиссера и оператора. Ведь иные страшные катастрофы с виду таковыми не кажутся, подлинные масштабы ужаса открываются только когда мы имеем дело с последствиями. Всё это не для кино. Но есть одна загадочная деталь: человеку понятна физиогномика элементов. Мы так же можем уловить гнев или зловещую угрозу в материи, как подмечаем ее в облике наших собратьев и животных. Это похоже на шестое чувство, которым наделены и звери, которые задолго чуют приближение неведомой опасности. Прозорливость в умении читать материю – непременное качество хорошего режиссера.

Сенсация, реализуемая исключительно как художественное средство, может отметить точку крайнего напряжения, стать восклицательным знаком, фиксирующим в повествовании кульминационный момент. В музыкальной композиции это барабанная дробь, удар в литавры. Человек использует в качестве выразительного средства всю материю, так что даже сломанные балки или камнепад становятся символическим отображением его чувств.

Разумеется, это осуществимо только при условии, если внешняя и внутренняя катастрофа приходятся на один и тот же момент, и взрыв снаружи и внутри гремит одновременно. В противном случае сенсация оборачивается неким довеском – аналогично спортивным достижениям, о которых уже говорилось выше, – и обретает самостоятельность, тогда мы имеем дело с эпизодом, оторванным от основного сюжета, волей-неволей приковывающим наше внимание и мешающим. Чем громче сенсация, тем реальнее угроза – всё как с феноменальными успехами в спорте.

Если возникает чувство, будто действие сводится только к этому моменту, умаляется впечатление не только от картины, но и от самой сенсации. Ведь и с шутками так же: когда они спонтанны и рождаются в непринужденном разговоре сами собой, эффект от них намного сильнее, чем от заранее заготовленных.