Вихрь

— А здорово ты меня помассировал! — со смехом сказал Пако Уйю, растирая кулаком лопатки. — Здорово отхлопал…

Гал смотрел в окно на дождик. Теперь все в порядке. Если кто сейчас задумает выйти в путь и быстро идти с полной выкладкой, таща за собой оружие, тот полем не пройдет, только по дороге…

— Ребята, а я проголодался, — заговорил Халкович, сидя возле своего пулемета. Подтянув свой вещмешок, он развязал его. — Командир, разреши съесть сухой паек!

С тех пор как Халкович стал солдатом, товарищи всегда с удивлением смотрели на то, как он ел. Еще дома он как следует наточил свой тесак и теперь всегда пользовался им как простым перочинным ножом, независимо от того, что нужно было резать: хлеб, сало или просто открыть банку с консервами. Вот и сейчас он снова искусно орудовал тесаком. Отрезал ломоть хлеба, срезал шкурку с куска сала и, откусив хлеба, подносил ко рту на кончике тесака маленький кусочек сала, а затем кружочек красного лука. Все уставились на него, хотя уже не раз видели, как он ест: его искусство каждый раз вызывало восхищение. Келлнер так залюбовался Халковичем, что даже позабыл про свои усы. Уй провожал движение тесака Халковича поворотом головы, Деме от удивления застыл с открытым ртом. Пако почему-то недоуменно покачивал головой. И лишь один Гал не глядел на Халковича, он чувствовал за собой вину и подумал, не заговорят ли об этом бойцы. Уж больно обрадовались люди этому ливню, побросали все и побежали мыться. Хорошо, что противник во время бури не предпринял попытки атаковать их…

Из задумчивости Гала вывел крик: это Деме издал какой-то дикий, страшный звук. И сразу же Келлнер заругался на чем свет стоит.

Все бросились к окну.

— Что теперь… — начал было Халкович, но не договорил, так как кусок застрял у него в горле, и он тщетно пытался проглотить его. В руке у него поблескивал тесак с кусочком сала на конце.

Облака еще посылали на землю остатки дождя, но где-то за городом небо уже очистилось от туч. Холмы, скрывающие изгиб дороги, еще были скрыты туманом, и из этого тумана по дороге шел Паренек.

В первое мгновение никто из бойцов не поверил собственным глазам. К тому же они еще не успели опомниться от этого импровизированного душа. Неужели показалось? Что это, правда или мираж?.. Но почему тогда это показалось не одному человеку, а всем сразу? Значит, это все-таки правда?

К ним шел Паренек. Через плечо у него перекинут широкий ремень, с помощью которого он тащил пушку, вернее небольшую гаубицу, и тащил не один. За спиной Паренька прятался солдат, стараясь двигаться так, чтобы оставаться незамеченным. Солдат держал Паренька за плечо и толкал его вперед. Паренек пытался сопротивляться, но солдат был намного сильнее его. Шли они медленно, таща за собой пушчонку, ствол которой смотрел назад, в сторону города, а на затворе играли яркие блики солнечных лучей, пробивавшихся сквозь тучи.

Паренек упирался, часто падал на колени, но солдат поднимал его, встряхивал и заставлял идти дальше. И они снова шли, а за ними катилась пушка.

Картина была ужасная: Паренек походил на какого-то урода, не способного самостоятельно двигаться. Солдата почти не было видно, виднелись только рука, вцепившаяся в жертву, ноги да общие очертания фигуры, поскольку он был крупнее Паренька.

Гал молчал. Его не интересовало, что чувствовали и думали другие. Не интересовали его и собственные чувства. Он не хотел их знать. Сейчас главное не в нем, Берталане Гале, и не в остальных. Сейчас не имеют никакого значения ничьи мысли, чувства, страдания, страх. Главное сейчас — военная обстановка, ситуация. И вовсе никому не нужно заглядывать сейчас в собственную душу. Главное — это военная обстановка: противник хочет подтащить, безразлично каким способом, пушку, чтобы разбить их укрытие. Он преследует одну-единственную цель: двумя-тремя выстрелами, а может, десятью — двадцатью уничтожить их гнездо сопротивления, чтобы затем беспрепятственно тронуться в путь дальше для преследования бригады. Математика тут простая — как дважды два. Если эта пушка сможет открыть огонь, она за несколько минут уничтожит их всех, и тогда, кто знает, что станет с бригадой… Это истина. И нечего тут попусту ломать себе голову и взвешивать. Приказ сейчас может быть только один.

— Подлецы! — простонал в отчаянии Келлнер. — Такого я не ожидал…

— Бывает и похуже, — еле слышно выдохнул Пако.

— Подлецы!

С тех пор как бойцы заметили Паренька, он приблизился к ним метров на двадцать пять. А вслед за ним вражеский солдат, которого почти не видно за Пареньком. А позади них пушка…

— Ладно, — сказал Гал. — Келлнер, иди в эту комнату. И винтовку свою неси! Деме, ты тоже. Халкович, ложись сюда рядом с остальными. Стрелять будем из винтовок…

— Это значит… — заикаясь, произнес Уй.

— Это значит, — перебил его Гал, — стрелять по обоим.

Халкович застонал, Пако готов был разрыдаться.

— Всем хорошенько целиться. Стрелять только по команде…