Вихрь

— Я уже говорил, что вы не правы, — совершенно спокойно ответил ему Деме.

Притихшим, прерывающимся, словно жалующимся голосом Гал сказал:

— Вам должно быть понятно… Вы это прекрасно сами можете объяснить, что… что я в таком положении… Если бы на свете существовала справедливость, то я погиб бы первым. А здесь погибли другие, а я вот живу, ем сало… Шутки судьбы…

— Уж если вы заговорили о судьбе, то послушайтесь лучше меня. Уходите вы отсюда…

— Ну и тип же вы, — удивился Гал. — Какая вам радость от того, что вы вот так забавляетесь со мной?

Послышался чистый, очень тихий, лившийся издалека колокольный звон. Гал и Деме переглянулись. В глазах Гала мелькнули огоньки, а вокруг рта появилась странная блуждающая улыбка. Он даже немного покачал головой, затем положил на стол свои часы и, зажав в кулаке нож, три раза ударил им по циферблату, после чего одним движением руки смахнул все это со стола на пол.

— Может, этого и не стоило делать, но мне так захотелось… До сих пор время господствовало над нами, но теперь его власти пришел конец. Эти часы отслужили свое и больше не нужны…

Деме слушал далекий колокольный перезвон.

— Часы отслужили свое, — проговорил он. — Звонарь тоже выполняет свою обязанность… А когда выполнит, уйдет…

У Гала от вспышки хорошего настроения не осталось и следа.

— Разве вы не понимаете? Не понимаете, что на свете есть еще что-то помимо обязанности и долга? Есть еще и задолженность. Именно задолженность, которая давит на человека. До сих пор я носил ее, а больше не могу, да и не хочу. Я должен остаться здесь…

— Вы уже погасили все задолженности, — заметил Деме. — Даже больше заплатили, чем следовало бы.

— Звучат слова эти красиво, только дело обстоит не так, — не соглашался Гал. — Если я задолжал Пиште, то напрасно выплачивать Йошке…

Деме ухватился обеими руками за стул и, приподнявшись чуть-чуть, уселся поудобнее. Боль пришла не сразу, появилась она спустя некоторое время и была несильной, и болело не в животе, а где-то глубже, справа и слева от позвоночника. Деме был рад, что боль уже не так сильно мучает его, хотя прекрасно понимал, что положение его не улучшается. Ему казалось, будто в голове у него хлопья ваты, которые постепенно, слой за слоем, оседают в мозгу и от этого утихает боль, и реальная действительность куда-то отодвигается.

— Я удивляюсь, — проговорил Деме. — Вы столько всего сделали, а этого не можете забыть…

Гал молчал. Такое не расскажешь. Возможно, про такое никто не посмел бы рассказать. Разве можно забыть те крики, стоны, забыть выражение глаз расстрелянных.

Случай этот произошел на Тисе, незадолго до наступления румын. Гала вместе с четырьмя красноармейцами послали в дозор, приказав внимательно осмотреть местность, так как вблизи линии фронта часто шатаются какие-то подозрительные личности, бродят по ничейной земле. Там, где они появляются, линия телефонной связи оказывается перерезанной. Там находят убитых из-за угла красноармейцев или вдруг неизвестно откуда в красноармейцев летят гранаты.

Отправляясь в дозор, Гал был ужасно зол. Если бы его спросили, на кого он зол, он наверняка ответил бы, что на весь мир. Дело в том, что уже тогда ему было понятно, что они сражаются почти напрасно, напрасно несут такие большие потери на этом берегу, так как наступление румын, если только не произойдет какого-нибудь чуда (а какое чудо могло произойти?), окончательно затянет петлю у них на шее, погубит пролетарскую диктатуру. Это, собственно говоря, и было причиной его тогдашней злости.

Крепко сжав зубы, он двигался в голове дозора. Несколько позже бойцы заметили какого-то человека, крикнули ему «Стой!», но тот не остановился. В него стреляли, но он убежал. Вот тогда-то Халкович своим обычным спокойным тоном возьми да и скажи, что у беглеца, видно, хорошие ноги, как у зайца (или что-то в этом роде). Но Гал сразу же закричал, чтобы было тихо и чтобы никто и слова не смел вымолвить. Неохотно бойцы тронулись дальше, ворча и ругаясь, раздвигали ветки деревьев, которые мешали идти, хлестали по лицу, угрожая выбить глаза.

Все уже думали, что больше ничего с ними не случится и они спокойно вернутся в часть, как вдруг в кустах возле пересохшего рукава реки они обнаружили двух красноармейцев, которые лежали, плотно прижавшись к земле, по-видимому скрываясь от кого-то, так, по крайней мере, показалось Галу. Дозорные чуть было не споткнулись о них. Беглецы мигом вскочили на ноги и стали испуганно оглядываться, готовые убежать. Оба они были молоды. Один, повыше ростом, был во френче, в фуражке; на другом же не было френча, он был в одной рубашке и дрожал от холода. Никаких документов у них не оказалось. Задержанные объяснили, что отбились от своей части и теперь разыскивают ее. Насколько Гал помнил, они назвали ему номер части, которая находилась в двадцати километрах от того места, где-то под Сольноком.

— Что-то не то вы говорите, — набросился он на них. — Придумайте что-нибудь другое.

Высокий покраснел от стыда.

— Уж не думаете ли вы, что мы вас обманываем?