Вихри на перекрёстках

Дед вернулся в хату на рассвете. Бойкач услышал, как стукнула дверь, спрыгнул с сеновала и тоже вошел в избу.

— Знаешь, сынок, над Слободой полыхало зарево и все время взлетали ракеты,— встретил его хозяин.— Туда опасно идти, что-то случилось.

— Знаю, на немецкого генерала было покушение. Не­известно, чем все кончилось. Алена от вас далеко живет?

— Нет, через дом.

— Как она к партизанам?

— У нее же сын в армии, лейтенант.

— Надо сходить к ней.

— Лучше сюда позвать.

— Позовите, дедушка.

Старик ушел. С кушетки доносилось ровное дыхание Вали. Володя подошел и прижался лицом к ее щеке. Сразу вспорхнули черные ресницы, девушка закрыла ла­донью глаза, улыбнулась:

— Это ты? Я такой сон видела...

— Хороший?

— Не знаю, видела тебя... Потом расскажу, посплю еще немножко.

Но звякнула щеколда, и в избу вошли дед Тимох с Аленой. По усталым выцветшим глазам, по морщинам на лице женщины было видно, что она пережила немало невзгод. И сейчас глаза ее были влажные.

Как выяснилось, в сорок первом году пьяный фашист застрелил ее мужа. А год назад гитлеровцы схватили в Жлобине на базаре дочь и увезли в Германию.

— Скажите, у вас есть в Слободе родственники? — спросил у тетки Алены Володя.

— Как же, сестра.

— Где она живет?

— Около моста.

— Недалеко от колхозной бани?

— Ага...

— Чудесно. Тетенька, мы вас очень просим сходить в Слободу и узнать, что там случилось этой ночью. Может быть, сестра знает.

— Я к ней сама собиралась, да все некогда было. Сей­час и пойду. А потом зайти к вам?

— Да, сюда. Очень прошу.

Женщина ушла. Старик отправился на другую поло­вину избы, к больной жене. А Володя сел и задумался: не сбегать ли за это время в Дубовую Гряду, к матери? Она, наверное, волнуется за него.

Встала Валя.

— Рано, могла бы еще поспать,— сказал хлопец.— А я хочу в Дубовую Гряду пробежаться.

— Зину навестить? — усмехнулась девушка.

— Я и не думал о ней.

— Боялся Копыцкого, поэтому и не подходил. А те­перь можно.

— Это ты ее ревновала к Копыцкому, он тебя тоже любил.

— Любил, когда я только что пришла в отряд. Тогда я, глупая, плакала. А теперь поняла: мало ли что коман­дир, все равно оплеухой надо отвечать.

— Не знал, что ты такая сердитая. И мне надо тебя опасаться?

— Ты — другое дело,— отвернулась Валя к окну.

Володя подошел и погладил ее по волосам, крупными волнами спадавшим на плечи. Объяснил, что его мать наверняка знает, в какое положение он попал, и, конечно же, нашла в малиннике место, где на него устроили засаду.

— Сходим к ней, Валечка, а? — спросил хлопец.

Девушка не ответила, села на край кушетки, натянула сапоги и лишь после этого произнесла:

— Пойдем.

Володя тихонько открыл дверь в соседнюю комнату:

— Дедуля, пускай хлопцы спят. Мы с Валей сходим в Дубовую Гряду и скоро вернемся.

— Ладно, скажу им.

Утреннее солнце уже светило, но еще не грело. Серым разливом стоял в низинах туман. Над кладбищем возле Дубовой Гряды носилось и драло горло воронье.

— Ты бывала в нашей деревне? — спросил Володя, когда невдалеке показались окраинные избы.

— Нет.

— Видишь, как убого она теперь выглядит. А посмо­трела бы с этого пригорка перед войной! Вон там стояла целая гряда дубов. Стройные, высоченные. Немцы спи­лили их. Часть вывезли, часть еще лежит. С некоторых кора облупилась, и они стали похожи на гигантские кости мамонтов.

— У меня что-то сердце щемит. И на душе так, как было, когда убегала из немецкого эшелона,— призналась Валя.

— Почему?

— Если бы с группой, а то одна к твоей матери иду. Ведь все знают, что ты дружил с Зиной, и вдруг явлюсь я.

— Моя мама добрая, но и ревнивая. Узнала, что Зина вышла замуж, еще выше голову подняла и говорит: «По­думаешь, мой сын ей нехорош! У него не такая будет!» Вот и познакомлю с тобой.

— А для чего, для насмешки?

— Для какой насмешки? Ты же... красивая и умная,— последние слова Володя произнес смущенно.

Отношения между молодыми людьми с каждым днем теплели, и от этого разговаривать им становилось труднее. Это не то, что в шутку сказать: я тебя люблю. Чем чаще виделся он с Валей, тем больше сковывали его какие-то неясные волнующие чувства. Волновалась она, волновал­ся он, а почему, объяснить никто из них не смог бы.

— Вот и пришли,— остановился Бойкач возле своего двора и заглянул девушке в глаза.

— Может, я подожду тебя на улице?

— Что ты, Валечка, выйдет мама, начнет приглашать, так ты еще больше застесняешься.

— Вон Зина,— тихо сказала Валя и покраснела.

Володя оглянулся. Действительно, Зина переходит улицу. Она заметила партизан, остановилась, но тут же быстро зашагала к своему двору. У хлопца дрогнуло сердце, он стоял молча, словно в чем-то виноватый, а пе­ред кем, и сам не знал.

К счастью, мать увидела сына через окно и выбежала из дома.

— Сыночек, чего же вы стоите? Заходите!

— Это она не хочет идти,— пошутил хлопец, тронув девушку за руку.

— Почему? Ты же партизанка, должна смелой быть. Что же не знакомишь? Ее как зовут?

— Валя.

— Валечка, пойдем в избу.

— Ой, мне стыдно,— входя в дом, смущенно сказала девушка.

— Она стыдится со мною в деревне показываться, будто Зина была моей женой.