Вихри на перекрёстках

— Я тебе расскажу, сынок, что эта Зина придумала о тебе. Садись, Валечка, садись.

— Так что же Зина придумала?

— Я с ней не разговариваю и даже не здороваюсь. Разнесла по всей деревне, будто Володя хотел перебить командиров и его за это расстреляли.

— Значит, думала, что меня нет в живых. А сегодня вдруг увидела.

— Ее мать хвастается, что дочь приехала домой рожать, а зять — командир роты, награжденный орденом.

— Лучше бы она помалкивала о своем зяте... Ты, ма­ма, только никому не рассказывай: Зинин муж — преда­тель, он у немцев.

— Ой, батюшки, что же она будет делать с ребенком?

— Жить и воспитывать его. Ну, хватит, завели ненужный разговор. Мама, мы с Валей были знакомы еще до войны и в школе за одной партой сидели. Классная меня заставила.

— А мне она больше нравится, чем Зина.

Валя покраснела до ушей и опустила глаза. Володя знал, что мать не очень любит партизанок. Мужчины дол­жны воевать, считала она, а женщинам там делать нечего.

— Немцы везли Валю в Германию,— счел нужным объяснить Володя,— а она убежала из вагона. Ничего не оставалось делать, как искать партизан.

— Откуда ты?

— Из Слободы,— ответила девушка.

— А чья же?

— Романа Голубя, если слышали такую фамилию. Маму Татьяной зовут.

— О, Татьяну Голубь я знаю. Красивая и серьезная женщина. Теперь сама вижу, как ты похожа на нее.

Валя опять покраснела.

— Мама, хватит допрашивать. Дай нам лучше поесть.

— И верно, детки, заговорилась я от радости. Сейчас, сейчас.

Мать вышла в сени и вскоре вернулась с графином в руках.

— Попробуйте настоечки,— сказала она.

Потом достала из печи чугунок с драниками, вывернула их в миску и поставила на стол:

— Кушайте, детки.

Валя ела молча. После завтрака, преодолевая смуще­ние, обратилась к тетке Марии:

— Уговорите Володю не ходить в Слободу. Это очень опасно.

— А зачем ему туда идти?

— Хочет Зининого мужа убить.

— Зачем он тебе, сынок, разрази его гром...

Володя не стал объяснять зачем, заговорил о другом:

— Чуть не забыл, мама. Передай людям, что скоро к вам приедут за хлебом гитлеровцы и те, кто повезет зерно на станцию, назад не вернутся. Отбирать будут молодых, здоровых. Нужно поставить наблюдателей, и как только заметят немцев, пускай все бегут в болото.

— Хорошо, сынок, я предупрежу,

— А теперь нам пора.

— Провожу вас.

На улице было многолюдно: кто нес воду, кто куда-то спешил, а кто просто стоял у ворот своего дома. Володя заметил, что, прежде чем поздороваться, все с удивлением смотрят на него. «И сюда дошли мерзкие слухи обо мне,— подумал он.— Наверное, Зине было бы легче, если б меня не было».

Как быстро во время войны может меняться положе­ние человека! Еще вчера Бойкача вели по огородам с под­нятыми руками, а сегодня он открыто идет с матерью, с подругой-партизанкой, и только попробуй тронь его кто-нибудь! Сила человека не в верном автомате за пле­чом, а в целеустремленности, убежденности в своей пра­воте. Сегодня Володя психологически другой, он ничего не боится и все равно пойдет в Слободу, чтобы рассчи­таться с предателем Копыцким.

Мать проводила сына и девушку до полевой дороги и остановилась.

— Смотрите, дети, берегите себя.

Она поцеловала Володю и, к его удивлению, Валю. Впервые в жизни увидел он такое отношение самого род­ного человека к его подруге. Или мама считала его уже взрослым, или девушка ей понравилась. Ведь раньше, когда речь заходила о девчатах, она тут же старалась переменить тему. Только измена Зины больно задела ма­теринское самолюбие. А с Валей она все время была приветлива.

— Мама первую девушку поцеловала, тебя,— сказал Володя, когда они отошли подальше.

— А ты? — улыбнулась Валя.

— Я?.. — хлопец оглянулся,— Она все еще смотрит на нас.

Последние дни лета были тихие и теплые. Однако бы­строкрылые стрижи уже стаями носились в воздухе, буд­то тренируясь перед отлетом. Загудел паровоз на сло­бодской станции, донеслось эхо пулеметной очереди из-под Жлобина. В Слободе, как и в окрестных деревнях, было тихо.

Когда Володя с Валей пришли к деду Тимоху, тетка Алена уже сидела в избе в окружении партизан. Коман­дир взглянул на переводчика и понял, что ночная операция прошла не так уж плохо. Данилов был взволнован. Если бы не предательство, он сделал бы все так, как планиро­вали. Но даже и в таких условиях смог тяжело ранить генерала. В Слободе только и разговоров о Данилове. Всех пленных, кроме Копыцкого, со связанными прово­локой руками увели на станцию. Штаб сгорел. Люди не знают, удалось ли немцам выхватить что-нибудь из огня. Генерала успели вынести и в сопровождении врачей на автомашине ночью увезли в Жлобин. Некоторые женщи­ны, похватав ведра, прибежали тушить пожар, но немцы прогнали их.

Всю ночь переводчика искали в хлевах, в соседних со штабом избах, и только утром гитлеровцы нашли след, уходивший к болоту.

Володя поблагодарил тетку Алену и сказал:

— Все ясно, товарищи, идем в лагерь.

13