Викинг

Обрадовавшись, что избавились от такого грозного врага, разбойники закатили грандиозный пир. Но конунг даже не думал оставлять их в покое. С противоположной стороны горы его войско взобралось на самую вершину, заодно втащив туда две самые большие ладьи. Для устойчивости по бокам обоих кораблей было вбито по два огромных бревна. И вот в ладьи уселись отборные воины конунга. Словно на санях, они спустились ко входу в пещеру, на ходу стреляя из луков и метая копья. Немногочисленные стражи, лениво бродившие вдоль стены, если и ожидали нападения, то только снизу, но никак не сверху. Внезапное появление викингов было для них, словно гром с ясного неба. Стражники даже не помышляли о сопротивлении — только о бегстве. Но спастись сумели единицы.

Викинги дружно бросились в пещеру. Однако атаман разбойников оказался человеком предусмотрительным — вход в нее преграждала еще одна стена, правда, меньше первой. Если бы арабы не налегали так усердно на запрещенное пророком вино, лихая затея Сигурда могла бы закончиться полным провалом. Лишь немногие разбойники оказались в состоянии добраться до стены и организовать хоть какое-то подобие сопротивления. Викингов эта стычка не остановила — только раззадорила. С грозным воинским кличем они ворвались вглубь пещеры, и хотя разбойников было немногим меньше, чем северных воинов, викинги разгромили их в течение нескольких минут, не понеся при этом практически никаких потерь. Лишь единицы из разбойников сумели избежать смерти, запрятавшись в самых глухих закоулках громадной пещеры.

Викинги захватили все награбленные арабами сокровища. Их было столько, что, как пишет летописец Снорри, по всему Северу ходили слухи, будто ни одному викингу не доставалось столько добычи, сколько Сигурду в этом походе.

По словам деда, Сигурд являлся одним из дальних предков Глеба. Грех было не воспользоваться славным опытом родственника, естественно, сделав поправку на определенные обстоятельства.

В преступной иерархии Глотова Штопор занимал довольно скромное место. Он не располагал ни большими деньгами, с помощью которых можно было влиять на развитие событий, ни отрядом боевиков, готовых по первому слову действовать без жалости и сомнений, ни умением планировать и осуществлять прибыльные операции. То есть, исходя из чисто практических соображений, его фигуру среди городских уголовников никак нельзя было считать ключевой. Но существовали и другие, чисто психологические факторы, и в этом смысле личность Штопора оказывалась вне конкуренции.

Возможно, на заре существования Глотова, в пору расцвета тайного приказа и трепетного отношения государства к пыткам как к универсальному методу дознания, имелся в городе заплечных дел мастер такого класса и масштаба. Да и то сомнительно. А их убогие последователи из ГПУ-НКВД, скорые на руку, но лишенные фантазии, Штопору и в подметки не годились, поскольку уголовник любил свое дело и относился к нему творчески, словно архитектор, создающий шедевр зодчества, или изобретатель, выдумавший безотказный тип вечного двигателя. Причем, Штопор не был психически больным маньяком-садистом, что подтверждали и несколько психиатрических экспертиз, а являлся нормальным человеком, для которого одинаково важен и интересен как сам процесс, так и результат. Поэтому можно было быть уверенным, что он не угробит допрашиваемого в припадке бешенства, а доведет дело до логичного конца.

Седому это сокровище досталось совершенно случайно. Долгие годы Штопор оттачивал свое искусство в Ростове, где у него было куда более обширное поле деятельности. Но хозяева этого виртуоза погорели на одной, казавшейся беспроигрышной, афере. Одна из ниточек грозила привести следствие к Штопору, и он счел за лучшее убраться от греха подальше. Так заплечных дел мастер оказался в Глотове. Здесь серьезной работы было мало, но и в мелочах Штопор сумел проявить себя во всем блеске. Его подопечные «раскалывались» в кратчайшие сроки и при этом, по крайней мере внешне, сохраняли вполне товарный вид. Скажем, бизнесмен, после общения со Штопором, соглашавшийся платить, сколько ему сказали, мог в тот же день отправляться на работу. Предшественникам Штопора для получения аналогичного результата пришлось бы минимум на месяц уложить человека на больничную койку. Как ему это удавалось — никто не знал. Штопор предпочитал работать один.

Чтобы развлечься, Штопор не жаждал шумных компаний. Для отдыха ему требовалось всего две вещи — бутылка и компаньон, причем, не для задушевных бесед за стопарем, а как существо, видящее в Штопоре не столько собутыльника, сколько палача, а потому всеми силами старающееся угодить ему, в частности, моментально и подробно отвечающее на любой вопрос. Таким образом, и развлечения являлись для Штопора своеобразным продолжением его работы.