Викинг. Страсти по Владимиру Святому

Народ новгородский заволновался. Жизнь такова – пахать паши, рыбачь или пируй, но за меч рукой держись, в крайнем случае, за рогатину.

Но голос человека с первой ладьи показался знакомым:

– Эй, Новгород, пошто князя не встречаете?

– Владимир Святославич, ты ли это? – отозвался дружинник на берегу.

– Я! – с удовольствием расхохотался рослый взрослый мужчина в княжьем плаще.

Возможно, его встретили бы совсем иначе, но всех до такой степени поразила произошедшая с Владимиром перемена, что об ином и не подумали.

– Дружину варяжскую привел.

Владимир никак не мог понять, почему народ не кричит от восторга и не бросается приветствовать своего князя. В Альдейгье им сказали, что Новгород живет по-прежнему, что Ставр умер, а княгиня Алохия с сыном в порядке.

Рагнар поинтересовался:

– Они не хотят принимать тебя, Вольдемар? Наказать их?

– Нет, что ты! Просто не узнают. Изменился сильно. Подождите меня здесь.

Оставив варягов, выгружавшихся на берег чуть в стороне от остальных судов под присмотром Добрыни, Владимир в сопровождении пары охранников бросился на княжий двор к Алохии и Вышеславу. Только сейчас он вдруг осознал, как соскучился по жене и сыну.

Его явно не ждали и даже не желали!

Алохия смотрела на мужа с непонятной смесью ненависти и жалости.

– Новгород заплатил за твое преступление огромную виру, князь. Мой отец умер от позора, а я отдала все, что получила в наследство, только бы выкупить у Рогволодовичей жизнь нашего сына. Они не кровные местники больше, живи спокойно. Только не здесь. Не навлекай беды на город и нас с сыном.

У Владимира заходили ходуном желваки. Пока он мужал среди варяжской дружины, его родственники в Новгороде выкупили его жизнь у Рогволодовичей.

Год назад он как нашкодивший щенок уполз бы в свои покои и пересидел, пока злость старших не уляжется, но сегодня за его плечами был тяжелый опыт варяжской вольницы, а за спиной сама варяжская дружина. Все синяки, едва зажившие раны, побитые косточки взывали к иному. А еще двойное пророчество…

Нет… Он варяг и будет поступать так, как учил его Рагнар. Он пойдет и убьет Рогволодовичей, теперь он это может.

Алохия не верила своим ушам:

– Ты хочешь мстить Рогволодовичам за свое преступление? За то, что убил их родителей и обесчестил сестру?

Владимир сказал ей то, что услышал от Рагнара:

– Тех, кого ты обидел, надо убивать. Если ты не сделаешь этого, когда-нибудь они придут и убьют тебя. И тебя с моим сыном тоже.

– Тех, кого ты обидел, надо убивать? Тогда убей и меня тоже. Меня ты обижал с первого дня после свадьбы. На, – Алохия протянула мужу клинок.

Он круто развернулся и бросился прочь из ее опочивальни.

Доброго слова вслед не услышал, но и проклинать непутевого мужа, от которого видела столько бед, Алохия тоже не стала. За прошедшие месяцы она повзрослела даже больше мужа.

Зря он спешил в Новгород, никто его здесь не ждал. Надо было сразу в Полоцк.

Но кто он сейчас? Если город не примет своего князя, то Владимир вовсе не князь новгородский. Захлестнула новая обида почему-то на Рогволодовичей, словно те виноваты в его вине.

По неписаным законам убийство выкупалось либо смертью виновного, либо большим выкупом, и чем знатней убитый, тем больше этот выкуп. Если вира принята, мстить больше нельзя. Владимир удрал за море, а воевать с Новгородом, чтобы убить ни в чем не повинного маленького Вышеслава, за которого потом будет вечно мстить его род, Рогволодовичам не хотелось.

Рогволод был князем, а потому вира получилась огромной, Алохии пришлось отдать все, что осталось после отца. Многое обменяла у Годины и других купцов на серебро, добавила все свое, продала быстроходные ладьи, что принадлежали Ставру, большие амбары на берегу Волхова, запасы скоры – пушнины. Со слезами на глазах ставила свои печати на связках с великолепными соболями, куницами, беличьими шкурками перед продажей. Купцы покупали дорого, себе в убыток, только бы помочь юной княгине.

Все ушло в Полоцк, но Алохия не жалела, теперь Рогволодовичи не станут мстить маленькому Вышеславу, а это главное, это важней серебра и мехов.

На берегу Рагнар с Уве разглядывали тын новгородского Детинца.

Крепок, огромен, такой не возьмешь с налета. Пожалуй, в четыре человеческих роста, толстенные лесины вкопаны в землю на треть, стоят плотно. За верхушками частокола виден второй ряд, а там явно третий и четвертый. Между первым и вторым рядом земляная насыпь, по которой ходят дозорные, но стрелой их не возьмешь ни прямой, ни навесной.

Рагнар кивнул приятелю:

– Хорошо сделано, крепко.

Тот согласился:

– Да, постарались.

К ним подошли еще несколько человек. Варяги стояли, указывая друг другу на заостренные колья поверху, на щиты, на узкие мосты, перекинутые снизу к въездным проемам, которые так легко убрать. На сами ворота – тяжелые, кованые…

Хвалили, языками цокали, не понимая, кого Вольдемар боялся в столь защищенном городе.