Заключенных из лагеря водили на работу, и однажды он сумел бежать. Несколько дней прятался по лесам, однако вскоре напоролся на немецких солдат, был возвращен за колючую проволоку, жестоко избит и фактически угасал…
Но вот что рассказал автору книги «Право на бессмертие» сам Петр Платонович Луценко:
«Я потерял счет дням, стал опухать от голода, большей частью лежал неподвижно в странной, тяжелой дремоте. Никогда потом я не мог вспомнить, что случилось в те дни. Однажды я особенно долго лежал в забытьи и, очнувшись, вдруг увидел себя в какой-то сырой, темной каморке. Слышу женский голос, говорящий мне ласковые слова. Потом я узнал — возле меня сидели Ефросинья Иосифовна Лю-барцева и Софья Ивановна Нартова. До конца дней не забуду своих спасителей! Они дежурили по очереди и кормили меня с ложечки. Когда я немного окреп, мне рассказали, что произошло. Ужас сковал душу: оказывается, я был
Ефросинья Иосифовна Любарцева отправила меня в село, к подруге — Галине Нерубацкой. Там я совсем окреп и уже видел мысленно, как встречусь снова с Батей, со всеми моими друзьями — николаевскими подпольщиками. Но война распорядилась по-своему: в село нагрянули немецкие автоматчики с овчарками. Опять тюрьма и концлагерь на Лозовой»{227}.
Потом немцы зачем-то расформировали этот лагерь, и был этап — через Артемовск, Лисичанск, Ростов-на-Дону, Ставрополь, Минеральные Воды, Георгиевск… И снова — побег, совершенный этим воистину железным человеком. Теперь — удачный, хотя затем Петру пришлось преодолевать еще тысячу километров пути… Но все-таки, как мы сказали, 18 декабря Петр Луценко был в Николаеве, а через четыре дня встретился с Батей — Виктором Лягиным.
Вновь обратимся к известной нам «Выписке из протокола допроса Луценко»:
«Числа 22 декабря 1942 года я встретился в Николаеве с “КОРНЕВЫМ”, который, выслушав мой доклад, предложил мне выехать из Николаева, т. к. группа оказалась в тяжелом положении, а именно: СИДОРЧУК при выполнении диверсионного акта подорвался на самодельной мине при уничтожении нефтебазы в порту. Кроме того, был неудачный выход подпольщиков в Знаменские леса для организации партизанских отрядов.
26 декабря 1942 года из Николаева я ушел в Киев и здесь проживал у ОДАРИЧ Татьяны Андреевны, которую знал до войны. В Киеве я проживал до его освобождения Советскими войсками».
Ну что ж, так получилось, что Виктор Лягин сохранил жизнь Петру Луценко — этому столь многое пережившему и уже единожды умиравшему человеку.
Прочитав про все это, какие-нибудь уж слишком строгие моралисты, знающие войну лишь по телесериалам, могут прийти к выводу, что весь оставшийся период оккупации Петр Луценко просто «отсиживался» в Киеве у вышеназванной Татьяны Андреевны. И мы согласимся — да, совершенно точно, именно что отсиживался. Но тут же задаем вопрос — а что ему, бедолаге, следовало делать? Оставаться в Николаеве для него не было никакой возможности — он давно уже исчез со своей макаронной фабрики, его явно искали, а затем, как говорится, поставили на нем крест… Ну и как теперь легализовываться по-новому? Какую «легенду» предлагать гитлеровским контрразведчикам, «стоявшим на ушах» после всего произошедшего в городе? К тому же, как нам известно, он выглядел совершенно изможденным, постаревшим — гестаповцы определенно бы догадались, что за его плечами были какие-то большие приключения… Так что хотя у «Маршрутников» на счету был каждый «штык», но все же Петру Луценко следовало как можно быстрее исчезнуть из города, пока его здесь кто-нибудь не узнал, или пока он не наткнулся на очередную облаву, — и он успешно это сделал.
Вряд ли кто скажет, что ему следовало пробираться не в Киев, но к войскам Красной армии — то есть вновь через линию фронта, за многие сотни верст. В конце концов, как у металла наступает «усталость» — есть такой технический термин, — так и у «железных людей» есть предел возможного…
Подвиг Петра Луценко был отмечен боевым орденом Красной Звезды.
События, происходившие в то время в николаевском подполье, приходится воистину реконструировать по обрывкам информации и, к сожалению, версиям, по большей части ничем не подтвержденным. К примеру, один из авторов живописует, как в новогоднюю ночь наступающего 1943 года на квартиру Лягина, в которой собрались на праздничный ужин чиновники и офицеры рейха, заявились чуть ли не все руководители Николаевского центра (вот это конспирация!), чтобы сообщить, что гитлеровцы «накрыли» радиопередатчик и что радист Борис Молчанов взорвал связкой противотанковых гранат и немцев, и себя, и рацию, и дом, в котором он жил, так что весь дом сгорел… Между тем тот самый Молчанов — если верить официальному документу, который мы приведем ниже, — был расстрелян 17 февраля.