Значит, не было этого «новогоднего визита» подпольной «верхушки» и предшествующего ему события? Не знаем, подтверждения тому не найти…
И вообще, обо всем том, что произошло дальше — то есть о гибели Николаевского центра, — существуют совершенно разные варианты, ибо каждый из немногих уцелевших свидетелей и участников тех событий рассказывал о том по-своему…
Вот, например, как мы помним, предательница Любченко утверждала на допросе, что Корнев у нее просил «Выдать справку о плохом состоянии здоровья одному молодому человеку, подчиненному ему по подпольной деятельности (фамилии не помню)», и было это, по ее словам, где-то в ноябре. Доверия к ее откровениям у нас нет, но все-таки вполне возможно, что речь идет о том же эпизоде, который мы излагаем далее — теперь уже со слов Эмилии Иосифовны Дукарт:
«Вдруг он (Виктор Лягин. —
Но тут мы обрываем цитату. Несмотря на все наше огромное уважение к памяти Эмилии Иосифовны и Магдалины Ивановны, мы в очередной раз восклицаем: «Не верю!» Да, не верим, и хоть ты тут тресни!
О том, что «Гришу забирают в Германию», рассказать в «своей семье» было можно. Но стал бы профессиональный разведчик с немалым опытом оперативной работы рассказывать, что Гриша — его связной, его «правая рука»? Да и фамилия Григоренко — равно как и другие фамилии сотрудников нелегальной резидентуры — вряд ли когда звучала в этом доме. И вообще, если Эмилия Иосифовна и Магда кого и знали, то только в качестве достаточно обезличенных знакомых «Корнева» — Петя, Саша, Гриша или еще как, без какой-либо информации, кто там «правая рука», а кто — «левая», и кто имеет какое-то отношение к подпольной организации, а кто — нет. А тут такой «военный совет» с двумя дамами, словно бы без них Лягин ни в чем не мог разобраться!
Ладно, продолжаем цитату из воспоминаний Эмилии Дукарт:
«Он говорит: “Я думаю обратиться к Любченко, потому что она партийный человек, и она часто говорила мне, что я, мол, могу вам помочь”. Он знал, что Любченко оставлена Николаевским обкомом партии как подпольный работник»{229}.
И опять делаем остановку. Любченко была оставлена не обкомом, а Сталинским райкомом, Лягин это знал, но… откуда могла про то знать Эмилия Дукарт? Ей что, в областном управлении НКВД про это сказали, или Виктор так разоткровенничался, или сама коварная Мария Семеновна расчетливо открыла подруге душу? Разумеется, ни один вариант не проходит — разве что последний, с определенной натяжкой! Но многим ведь хочется казаться более осведомленными и значительными, чем на самом деле. Особенно когда есть информация, полученная уже задним числом… Последующий рассказ Эмилии Иосифовны также вызывает некоторые сомнения:
«Я ему говорю: “Нет, к Любченко не ходи. Пусть Гриша едет, он сможет бежать оттуда”. Магдочка тоже была против того, чтобы Виктор шел к Любченко. Он ответил: “Ладно, не пойду”»{230}.
Вот как оно получается — в доме своем они эту Любченко принимали, сами к ней в гости ходили, но верить ей не верили… А на каком основании? И почему тогда не постарались аккуратно и побыстрее с ней раззнакомиться?
Автор документальной книги «Право на бессмертие» Геннадий Лисов предлагает вариант, близкий к вышеизложенному. Не в смысле, что мать и дочь Дукарт всё знали и понимали, а в плане развития событий. Мол, Григорий Гавриленко работал шофером-механиком в городской пожарной полиции, и вот однажды в гараж ворвались эсэсовцы, проводившие облаву. И почему-то Григорий, официально здесь работавший и имевший «железные» документы, поспешил, увидев немецких солдат, незаметно выскользнуть через заднюю дверь. Почему?!
Вот как объясняет произошедшее Геннадий Петрович:
«Сдали нервы у подпольщика? Вполне возможно. Так или иначе, но в момент облавы Гавриленко отсутствовал на рабочем месте, и этому требовалось найти правдоподобное объяснение. Батя, конечно, видел вину своего связного, но вряд ли укорял его. Этим делу не поможешь. Оставалось одно: Гриша должен был исчезнуть из города. Но тогда “майор Кент” лишился бы связи с подпольем, а готовить нового связного не было ни времени, ни возможности. Оставался еще один выход: попытаться заполучить справку о болезни. Она вполне удовлетворила бы начальство пожарной полиции, а Лягин сохранил бы свою единственную в тот момент возможность продолжать руководство подпольем»{231}.