Виктор Вавич

— Что, что там? — застонала старуха — Кого это ты, Сева? Сева!

В это время кто-то дернул входные двери, и разговор в сенях. Тайка это. Смеется, еще кто-то.

Всеволод Иваныч вышел, он держал липкие руки на отлете и хмурился в темноту.

— Добрый вечер! — услышал он из темноты гортанный говор. — Я говорю, что, значит, выходит, что и куры-таки забастовали. Нет, ей-богу, на базаре нельзя найти одно яйцо.

Тайка смеялась и смущенно и нахально как-то.

— Ничего не вижу, — сказал Всеволод Иваныч, — простите, господин, ничего, знаете, не вижу.

— А темно, оттого и не видно.

— Это Израильсон, — сказала Тая.

Но Израиль уже шел к старику, он щурился на свет и протягивал руку.

— Что вы так смотрите, я не разбойник, — улыбаясь, говорил Израиль, — я флейтист.

— Извините, — старик поднял обе руки, — у меня руки липкие.

— От меня ничего не прилипнет. Здравствуйте, господин Вавич, — и он взял толстую руку Всеволода Иваныча своими сухими цепкими пальцами. Он смотрел на старика, как на старого знакомого, которого давно не видел.

— Я обещала, — говорила Тая уже из кладовки, — что у нас найдется десяток, Илья Григория искал… а я предложила.

— Нет, я-таки сам подошел и спросил. Я же знаю, что вы славная барышня.

Всеволод Иваныч все стоял, подняв руки. Он глядел, как Тайка проворно, вертляво, с какими-то поворотами бегала из кладовки в кухню, брякала плошками, как проворно свет зажгла.

— Вам два десятка? Можно два?

И каким она гостиным, не своим каким-то голосом, — смотрел на Тайку отец, как она блестела на Израиля глазами, как двумя пальчиками держала кухонную лампу

— Кто там? Кто? — видно, уж давно тужилась голосом старуха из спальни.

— Сейчас, сейчас1 — крикнул в дверь Всеволод Иваныч

— Сева! — крикнула старуха.

Всеволод Иваныч сердитыми шагами пошел в полутемную спальню и быстрым шепотом заговорил:

— Да там какой-то, яйца… пришел… десяток, что ли.

— Кто ж такой? — с испугом спросила старуха.

— Да не знаю, Тайка привела, — и Всеволод Иваныч шагнул к двери; он был уже в столовой, старуха крикнула вслед:

— Зачем же в сенях? Пусть войдет. Проси!

— Войдите, — сказал Всеволод Иваныч хмурым голосом.

— Зачем? — сказал Израиль, подняв брови. — Здесь тоже хорошо.

— Войдите! — крикнула старуха, задохнувшись.

— Ну хорошо, я зайду, — быстро сказал Израиль. Он прошагнул мимо Всеволода Иваныча и громко сказал: — Ну, вот я зашел. Вы хотели слышать, как мы говорим — вот мы уж тут. Вам же нехорошо беспокоиться. Что? Лежите, мадам, покойно. Я сейчас пойду, — кричал Израиль в двери.

— Нет… нет, — говорила, переводя дух, старуха. — Вы присядьте!

Всеволод Иваныч пробовал скрутить папиросу, но клейкие пальцы путали и мяли бумагу. Он торопился и конфузился.

— Это вы клеили? — сказал Израиль и взял со стола футлярчик. — Это надо с ниткой. Вы имеете нитку? — он серьезно вертел футлярчик перед глазами.

— Я знаю, знаю, — говорил в бороду Вавич и сыпал табак на скатерть, на блюдце.

— Нитки у меня здесь… на комоде, — и слышно было, как брякнули спички в старухиной руке.

— Дайте мене нитку! Зачем вам мучиться? С ниткой же просто.

— Ну дай же! — крикнула старуха. Всеволод Иваныч зашаркал в спальню.

— Да где тут еще с нитками тут, не знаю я, где тут нитки эти у вас… — он сердитой рукой хлопал по комоду, пока не упала катушка, не покатилась. Сердито вздохнул старик, поймал ее и, не глядя на Израиля, сунул ее в воздух.

Тайка сидела уж в столовой, глядела, как Израиль старательно забинтовывал ниткой склеенный футлярчик. Он держал его перед самыми глазами и деловито хмурил брови.

— Держите тут пальцем, — сказал Израиль, все глядя на футлярчик.

Тайка спрыгнула с места и, отставя мизинчик, придавила указательным пальцем нитку. Исподнизу глянула Израилю в глаза. А он, нахмурясь, тщательно затягивал узелок.

— Обтерите с мокрым платочком, и завтра утром можно будет снять нитку. — Израиль бережно положил футлярчик на скатерть. — А что слышно с яйцами? — вдруг он обратился к Тае и поднял брови.

Тайка выпрыгнула в двери.

— Покойной ночи, мадам, — крикнул Израиль, как глухой, в двери старухе. — Вы, главное, не беспокойтесь, — весело крикнул он, выходя. — До свиданья, господин Вавич!

Израиль тряхнул волосами и притворил за собой дверь.

— Я вас провожу, — говорила Тая из кухни, — а то собака. — И она взмахнула в воздухе кофточкой, надевая, и лампа погасла. — Ничего, я найду — не чиркайте спичек.

Она впотьмах схватила кастрюльку с яйцами и выскочила в коридор.

— Нет, нет, вы разобьете, — Тая не давала кастрюльку, — вы яичницу сделаете.

Они вышли за ворота. Ветер обжал Тайны юбки, они путались и стесняли шаг. Тая из-за спины Израиля покосилась на окна; за шторой маячил силуэт Вавича, бесшумно носился по красноватым окнам.

— Слушайте, — сказал Израиль, — ваш папаша хороший старик, ей-богу. Славный старик, ой! Так можно упасть! — Израиль подхватил Таю под руку.

— А у вас есть папа? — спросила Тайка. Она нарочно делала маленькие шаги — близко были ворота Израилева дома.