Викторианки

А вот Эгер, несмотря на отрешенность и замкнутость младшей сестры, которая, в отличие от старшей, всегда готова вступить с учителем в спор, ставил ее – во всяком случае как автора – не ниже Шарлотты, отмечал логичность ее мышления, умение отстаивать свое мнение, что «и у мужчин-то встречается не часто».

Академические успехи обеих сестер были столь очевидны, что, когда полгода истекли, чета Эгер предложила англичанкам остаться еще на полгода, но теперь уже в качестве преподавательниц, Шарлотте прочили место учительницы английского языка за 16 фунтов в год, Эмили – музыки.

Возвратиться в Англию, в любом случае, пришлось: неожиданно умирает тетушка Брэнуэлл. После похорон сестры в Ховорте задерживаются, в Брюсселе они обрели столь необходимые профессиональные навыки, что грех ими не воспользоваться: Шарлотта начинает давать уроки французского, Эмили учит детей играть на фортепиано. А также увлеченно пишет стихи из Гондолского цикла (на что не хватало ни времени, ни вдохновения в Брюсселе), вместе с Табби Акройд, преданной, многолетней служанкой, ведет хозяйство, ездит на концерты, в Ховортском хоровом обществе слушает Гайдна, Генделя, ходит на лекции – научные (медицинская ботаника), политические (чартизм).

Эгеры, меж тем, ждут сестер обратно, мсье Эгер искренне сожалеет, что Шарлотта и Эмили в Брюссель не торопятся.

«Поверьте, сэр, – пишет он Патрику Бронте, – мы руководствуемся отнюдь не личной заинтересованностью, а привязанностью. Мы искренне желаем благополучия Вашим дочерям, относимся к ним, как к членам нашей собственной семьи, их способности, энергия, исключительное прилежание – единственная причина, которая вынуждает нас вызвать Ваше неудовольствие».

Никакого неудовольствия высокопарное, сверхвежливое письмо Эгера у Патрика Бронте не вызвало. Напротив, пастор был только рад, что дочери вновь едут в тихую, благополучную Бельгию: в Англии неспокойно, чартистские бунты вспыхивают по всей стране, в том числе и в Ховорте.

Но в конце января следующего 1843 года в Бельгию отправилась только «мадемуазель Шарлотта». Эмили, несмотря на свои безусловные успехи и лестное предложение Эгеров, возвращаться в пансион раздумала. No place like home[35] – это хорошо известное английское выражение – формула жизни Эмили Бронте.

12

Была ли связь Эгера и Шарлотты всего лишь интеллектуальной, или же их связывали отношения более близкие? Мнения биографов, для которых этот мотив в жизни Шарлотты Бронте, едва ли не самый важный, расходятся. Основываются рассуждения об этой близости исключительно на письмах Шарлотты Эгеру после ее возвращения в Англию – письма Эгера к Шарлотте не сохранились, очень может быть, их не было вовсе. Что лишь подливает масла в огонь, придает этим отношениям (если они вообще имели место) оттенок таинственности, драматизма, дает повод для пересудов и самых смелых внелитературных гипотез.

О чем можно судить наверняка? Вклад Эгера в становление, интеллектуальное и психологическое, отрешенной, неуверенной в себе, очень способной и болезненно восприимчивой молодой англичанки, по всей видимости, и в самом деле был очень значителен – особенно во время ее вторичного пребывания в Брюсселе, когда она, в отсутствие Эмили, была полностью предоставлена самой себе. И когда, как в свое время в Роу-Хэд, невзлюбила своих учениц, да и атмосферу пансиона в целом.

«Народ здесь некудышный, – с нескрываемым раздражением пишет она в мае 1843 года брату, – из сотни воспитанниц наберется от силы одна-две, которые хоть чего-то стоят… И я не привередничаю, они не могут похвастаться ни умом, ни воспитанием, ни добронравием, ни чувствительностью – решительно ничем. Ненависти они у меня не вызывают – столь сильных чувств они не заслуживают».

Во второй приезд изменилось, и существенно, ее отношение к мадам Эгер: чем тесней Шарлотта сходится с мсье Эгером, чем больше проводит с ним времени, тем меньше нравится ей его супруга. Вот и директриса недовольна, что учительница английского языка откровенно пренебрегает обществом других наставниц, держится особняком, в этом она видит вызов себе и своему заведению. Шарлотту же раздражает, что ее кумир смотрит жене в рот, не перечит ей, неукоснительно следует ее советам и пожеланиям.

«Мсье Эгер на удивление покладист, слушает мадам во всем, – пишет она в сентябре того же 1843 года Эмили. – Я не удивлюсь, если выяснится, что и он тоже неодобрительно относится к моей замкнутости. Он уже прочел мне короткую лекцию о пользе bienveillance[36] и, убедившись, что лучше я не становлюсь, махнул на меня рукой. Так что теперь я живу жизнью Робинзона Крузо – существование веду совершенно одинокое, обособленное».

Шарлотта сама себе противоречит: с одной стороны, она не желает общаться с коллегами, их сторонится, с другой обижается, что мадам Эгер не уделяет ей внимания, ее игнорирует.

«Когда все отправились на праздник, – жалуется Шарлотта Эллен Насси, – она, хоть и знает, что я осталась совсем одна, в мою сторону даже не посмотрит».