Читаем Викторианки полностью

«И кто же, интересно знать, спрашивал у тебя, не собирается ли мисс Бронте замуж за викария своего отца? – с нескрываемым возмущением допрашивает она Эллен Насси в июле 1846 года. – И кто только мог эти слухи распустить? Отношения у нас вежливые, корректные и весьма прохладные – не более того. Если бы я даже в шутку рассказала ему об этих слухах, надо мной бы полгода потешались и он, и другие викарии. Они считают меня старой девой, а я их, всех до одного, – крайне неинтересными, ограниченными и непривлекательными представителями „сильного пола“».

Быть может, Николз и правда был человеком малоинтересным, однако о своем патроне Патрике Бронте, когда тот ослеп окончательно, он заботился, читал ему вслух, провожал до церкви и помогал подняться на кафедру. Патрику предстояла операция, и в августе 1846 года Шарлотта везет отца в Манчестер к местному светиле, глазному хирургу Уильяму Джеймсу Уилсону. Операция прошла удачно, но поездка в Манчестер увенчалась успехом не только по этой причине. Пока Патрик лежал в затемненной комнате и молился в ожидании, когда ему снимут повязку и вернется зрение, его старшая дочь от нечего делать и борясь с зубной болью, вооружилась карандашом и, близоруко склонившись над тетрадью, начала писать «Джейн Эйр».

15

Не прошло и трех недель, Патрик еще оставался в Манчестере, а роман был уже наполовину написан, самые яркие, драматичные страницы позади: свадьба Рочестера и Джейн расстроилась, Джейн – как ей казалось, навсегда – покидает Торнфилд-Холл.

Меж тем три романа братьев Белл издатели выпускать не спешат. «Учителя» Томас Котли Ньюби издать готов – но на кабальных условиях: Шарлотта платит 50 фунтов аванса, и, если роман продастся, Ньюби ей этот аванс возместит. Небольшое лондонское издательство «Смит, Элдер и компания» повело себя с Каррером Беллом более гуманно. Шарлотта хоть и получила отказ, но отказ с комплиментами. Внутренний рецензент издательства Уильям Смит Уильямс, с которым Шарлотта скоро подружится и вступит в переписку, пишет ей, что признает «несомненные литературные достоинства» романа, но считает, что продаваться он будет плохо; и в самом деле, прежде чем «Учитель» был все же издан, его отвергали в общей сложности семь раз, и не только «Смит и Элдер». Пусть мистер Каррер Белл не отчаивается, говорилось в письме, он вполне способен написать книгу, которая будет пользоваться успехом.

Книга эта меж тем уже вчерне написана, и 24 августа 1847 года Шарлотта отправляет в Лондон рукопись только что законченной «Джейн Эйр». Роман за одну ночь проглатывает внутренний рецензент издательства Уильям Смит Уильямс и передает его Джорджу Смиту.

«В воскресенье утром после завтрака я взял рукопись „Джейн Эйр“ и отправился с ней к себе в кабинет, – расскажет Смит впоследствии Элизабет Гаскелл. – Начал читать и очень быстро увлекся. Накануне я договорился встретиться с приятелем, и в назначенный час мне подали лошадь, однако оторваться от романа я был не в силах. Я написал приятелю записку, отправил к нему своего грума и продолжал читать. Вскоре явился слуга сказать, что обед подан, я попросил его принести мне в кабинет сэндвич и бокал вина и вновь взялся за чтение. Поужинал я наскоро и перед тем, как лечь спать, рукопись дочитал».

Наутро Смит пишет Шарлотте, что рукопись «Джейн Эйр» принята к публикации и что ей после выхода романа в свет причитается 100 фунтов, но с условием, что на следующие два романа Каррера Белла «Элдер, Смит и компания» имеют первоочередное право. Смит не расщедрился: биографию Шарлотты Бронте он в свое время оценит почти в десять раз больше, чем ее первый и самый лучший роман.

Шарлотта проявляет характер: условия Элдера и Смита принимает, но переписать первые главы, пребывание Джейн в Ловуде, вызвавшие у издателей наибольшие нарекания, наотрез отказывается:

«Как бы там ни было, но я намерена писать только так, как писала, и никак иначе… В вопросах творчества я не могу позволить, чтобы мне кто-либо диктовал… Как знать, очень может быть, первая часть „Джейн Эйр“ понравится читателю больше, чем Вы предполагаете, ибо все там написанное – чистая правда, а Правда обладает особым обаянием. Расскажи я всю правду, читать эти главы было бы еще тяжелей, и я счел возможным смягчить некоторые подробности…»

Что же творилось в Школе для дочерей священнослужителей на самом деле, если автор в главах, посвященных Ловуду, «счел возможным смягчить подробности»?

Элдер и Смит торопятся: не проходит и недели, а Шарлотта уже получает гранки первых глав и их усердно правит. Трудится в присутствии Эллен Насси, забыв в спешке про договоренность с сестрами держать литературную деятельность братьев Белл в тайне.

Утром 19 октября 1847 года, всего через два месяца с того дня, как издатели первый раз прочли рукопись, Шарлотта получает первые шесть экземпляров своего романа. На этот раз претензий к изданию у автора быть не может: три тома в матерчатом переплете, отличная бумага, ясная, крупная печать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза