Виктория

– Начну, – сказала Клементина и покосилась на Василия. – Прости, что не сказала сразу тебе об этом. Я боялась ранить тебя. Причинить боль. Потерять. Несколько недель назад приемные родители мне сообщили, что я должна причинить тебе невыносимую боль, чтобы меня взяли в колледж. Либо тебя изувечить так, чтобы ты до конца жизни остался калекой. Либо убить. Убийство и увечья – это верный способ заявить о себе в колледже, как о сильной личности. Сегодня они уехали подписывать соответствующие бумаги, что я согласна, но никто меня даже не спросил. К концу лета, после обучения теоретическим знаниям, я должна буду убить или искалечить тебя. Если не справлюсь – они помогут. Я им не верю. Мне кажется, они просто меня пугаю. Наверное. Сказать наверняка я не могу.

– Это правда? – спросил ошарашенный Василий.

– Правда. Правда, которая колит глаза, а душу разрывает на две части. Поэтому я так долго молчала, эгоистично хотела продлить нашу дружбу до конца лета, чтобы потом бросить тебя… чтобы ты больше никогда не приходил на стадион и сторонился его, как чрево ада, из которого нет выхода. Прости. Я поступила невежественно, кормя тебя пустыми надеждами на светлое будущее. Мы никогда не будем друзьями.

Василий молчал. Он окаменел. Его отчаяние настолько было велико, что он вошел в стадию ступора, мрачно глядя в глаза любимой.

– Неожиданно, – прошептала Виктория. – Или ожидаемо? – Она подошла к рыдающей Клементине, склонилась над ней и обняла. – Ты ни в чем невиновата, Клементина. Ты пешка в чужих и подлых руках. Тебя используют. Тобой манипулируют. Но ты не должна отчаиваться. Ты должна быть сильной ради себя, ради Василия.

– Я виновата! Виновата! – повторяла она, взявшись за руку Викторию, как за спасительную соломинку. – Только я! Если бы я послушала свое сердце, то я не стала бы встречаться с Васей и думать при этом, что все хорошо. Но я пошла на поводу предательских «возвышенных» чувств, которые обуздали мой разум и вскружили голову. И я влюбилась в него – в человека, теша свое самолюбие несбыточными мечтами, что мы всегда буде вместе и ничто – никто – нас не разлучит, ибо наша любовь чиста и непорочно. И вечна. Как же я ошиблась! Прости меня, Вася! Прости! Я люблю тебя, но моя любовь тебя недостойна! Я тебя недостойна!

Василий, в глазах которого стояли слезы, подошел к Клементине, присел на корточки, взял ее за свободную руку и сказал:

– Не говори так, что ты недостойна меня! Не говори! Это больно! Ты мой лучший друг, с которым мне хорошо и которого я люблю! Я тебя ни в чем не виню. Ни в чем! И хватит извиняться за то, что ты просто хотела любить! Как сказала моя мудрая сестра, ты невиновата. Тебя используют…

– Я утаила от тебя правду. Я подвергла тебя опасности. Я – чудовище!

– Постой. Ты во всем призналась. И это главное.

– Если бы…

– Что?

– Я утаила еще кое-что, потому что… потому что… не могла сказать всю правду. Просто не могла.

– А сейчас сможешь? – спросил у нее Василий.

– Да. Я построюсь, – самоотверженно сказала Клементина и, потупив взгляд на землю, начала говорить. – Не так давно к нам домой заходил сам отец Домового. Его глаза горели ненавистью, жестокостью и болью. Он властно и высокомерно оглядел владения, фыркнул и приказал моим услужливым приемным родителям отправить меня погулять, ибо, как он сказал, их ожидает серьезный разговор и коварно улыбнулся. Меня выгнали на улицу. В силу своей любознательности я оббежала дряхлую хижину, залезла на шаткую крышу, забралась на чердак и бесшумно пробралась к комнате, где они сидели, настолько близко, насколько в данной ситуации это было возможно. Я слышала его властный и грубый голос. Он говорил сначала о каких-то злых деяниях, потом стал причитать о боли, о страданиях, о печали и отчаянии, о постыдном унижении и пошатнувшейся карьеры Великого правителя. О том, что он никогда не простит сыну его подлую измену. Как и не простит ту, которая вскружила голову его мальчику, который ополчился на отца и сейчас ведет с ним войну.

– О боже! – воскликнула Виктория. – Войну! Ты уверена?

– Именно так он и сказал. Он долго говорил о межпланетной войне, которая приведет к тому, что одна из двух великих империй обязательно потерпит поражения. «Не может быть двух победителей. Либо его армия, либо моя! И я сделаю все возможное, чтобы уничтожить ЕГО! ». Так он сказал моему отчиму, который кивал головой, соглашаясь с каждым его словом.

– Что еще он сказал?

– Потом он предложил отцу и мачеху то, отчего они не могли отказаться.

– Что же это? – нетерпеливо спросил Василий.