Виктория

Вика и так стояла как вкопанная. Бабушка медленно обошла ее и встала впереди. Девочка подумала, что бабушка всего лишь хочет загородить ее, но Матрена медленно поплыла на вожака. Она не выставляла вперед руку, не держала в ней палки, она просто медленно шла на вожака, и на глазах Вики произошло чудо. Хвост вожака дрогнул и пополз вниз, медленно подгибаясь под живот. Одновременно он перестал щериться и вздрогнул всем телом. Он отвел глаза, повернул голову и вслед за нею сам развернулся и рысцой, подобно поджарому матерому волку, затрусил подальше от сильного духом человека.

Когда энкэвэдэшник уходил из квартиры Смейтсов, он даже не обернулся. Ему нечего было сказать. Человеческий дух победил матерого хищника.

В коридоре вагона и в тамбуре стояли мужчины в рабочей промасленной одежде, а на полу лежали длинные стальные трубы. Пахло застоявшимся потом, отсыревшим табаком и железом. В купе на верхней полке без матрацев спали два рабочих. Пришлось мириться с запахами.

— Завтра, часика в четыре утра высадимся, — успокоил Иван Петрович, Спи, Вика, поди намаялась, не спала ни крохи.

— Да, да, — кивнула та, — Но как же спать? Проедем!!

Тут же после этих слов зашла проводница.

— Кто тут до Отрадокубанской? Вас будить?

— Пожалуйста, заранее, за час, если можно?

— Мы не с опреженьем? — поинтересовался со знанием дела Плахов.

— Вы чего, дедушка? Когда это вы видели поезда с опережением? Может, в гражданскую — бронепоезд?

Плахов дернулся, сплюнул в сухую.

— Язви тебя в печенку, не позорь ты родную авиацию перед мировым сообчеством, Степанида Савельевна.

— Вы все шутите, Иван Петрович. Ну, билеты кому нужны?

Она пошла дальше по вагону, покрикивая на рабочих, которых и без того шугал бригадир, указывая на нарушения.

Когда Викторию сморил сон, и она прикорнула на неразобранной постели, так и побоявшись переодеваться ко сну, собрав все вещи со стола, кроме бутылки воды, в купе зашли кондукторы. Извинений Виктория как-то не заметила спросонок, правда, кондукторы, осмотрев купе, подтвердили: поезд, действительно, останавливался в Отрадокубанской, и действительно, в четверть пятого.

— Как же я доберусь?

— Встречать-то не будут?

— Не знают они, не ждут так скоро…

— Пойду-ка курну, пока око моей спортсменки-комсомолки надо мной не нависло.

Викторию будили еще несколько раз: пришел Плахов, потом стали собираться на выход рабочие, потом пришли на место старых новые рабочие в брезентовых спецовках, принесли свежий запах пота, проводница, предупрежденная четырежды о необходимости разбудить пассажиров второго купе, так и не смогла больше пробраться по коридору, заваленному балками и инструментом. Краснокожие, хмельные мужики наперебой острили в коридоре, преграждая ей дорогу.

Виктория села на освобожденное от матраца сиденье и ее начала бить мелкая дрожь.

За полчаса до станции она попыталась выйти с сумкой в тамбур остановка-то четыре минуты — но выглянув в коридор поняла, что лучше посидеть в купе.

Рабочие матюкались без южнорусского акцента, очевидно, были наемными из северных краев.

Ближе к станции подбегал поезд, сильнее колотилось сердце, колеса и те отдавались в груди бешеными перестуками. Виктория застегнула молнию на сумке, поправила платье, не помялось ли, и протиснулась в тамбур, стараясь не касаться рабочих. Те с городской заигрывать побоялись, да и старик шел следом дюже сердитого вида.

— Ишь какую подцепил, старый, — только и усмехнулись вслед Плахову.

Станция была пуста и молчалива. Еще горел белым жемчугом фонарь, но небо уже бледнело светом нового дня. Плахов спрыгнул со ступеньки, догнал Викторию. Ей хотелось побыть одной, но старик не мог не проявить учтивости.

— Так что, Виктория Васильевна, может сперва к нам, поспите до автобуса?

— Нет, Иван Петрович, спасибо, я пойду пройдусь. Потом машину поймаю.

Старик мялся, бросать заморскую гостью не хотел, но тут показалась телега, груженая пустыми алюминиевыми бидонами, Плахов расцеловался с Викторией, и побежал догонять попутный транспорт, размахивая портфелем и пиджаком, намотанным на руку. Звук грохочащих бидонов еще долго слышался за поворотом. Потом смолк.

Длинная короткая дорога

Она быстро вышла на окраину райцентра, взяла влево и оказалась в богатом пышном поле, пшеница тяжело колыхалась, светлея в лучах восхода. Она шла в свою станицу, и ничто не могло ее остановить, ее звал долг, ее звали предки.

Половину пути она проехала на попутке, скрежещущей старенькой «Победе», похожей на колорадского жука. У переправы через речку машина высадила ее. Она вновь шла вдоль поля, по-над берегом, дошла до следующего мостка, здесь речка и вовсе пересохла, только расщелины от нее в земле и остались.