Виктория

Ильин сидел в углу кабинета, сложив руки на груди, прижав подбородок к ключицам. Не нравилось ему все это. Он и подумать не мог, как можно теперь предложить освобожденным девушкам вернуться в лагерь, а ведь перепись продлится еще несколько дней, а то и недель. Народу-то — море. Он поискал сигареты, хлопая себя по карманам гимнастерки. Это заметил майор Буряк и сердито буркнул:

— Курить — на улицу.

Ильин вышел на плац и жадно закурил, он знал, что Буряк не переносит сигаретного дыма и прикажет ему выйти.

Ильин направился к своим, озираясь по сторонам, всматриваясь в лица людей, удивляясь, откуда это взялось столько парочек.

— Что нам делать, миленький? — спросила Вика, подойдя к тому великолепному солдату, которого она увидела первым, выбежав из барака. Теперь она стоял со своим отрядом под деревьями, покуривая, да дивясь, почему эти русские девчонки виснут на шеях иностранных парней, словно они супруги, долгое время бывшие в разлуке.

— Ох, ты какая! — состроил Ильин добрую задорную рожицу, — Свобода, войне конец. Правда, разбредаться не стоит, всякие недобитки еще по лесам да фермам шляются. Этот твой хлопчик?

— Мой.

— Вот и бери того хлопчика и прямиком в город, оттуда на поезд и домой. Но сперва бумаги все справь. Для этого нужно подождать немного здесь, начальство разберется, выдаст справки. Вот так вот, моя хорошая.

«Разберется? В чем разберется начальство и как можно ждать — здесь?!»

Они шли жиденькой, растянувшейся на километр вереницей. Парни-французы, девушки со своими спутниками. Впереди Якоба и Вероники шла Татьяна-московская в обнимку с низеньким плотным мужчиной в клетчатой застиранной рубашке.

— А ты как думала? Одной тебе счастье? — оглянувшись, ни с того ни с сего произнесла она, — Мы уже пожениться решили, это мой Петя.

— Питер, — представился и мужчина, услышав свое имя.

Они шли по дороге к городу, обгоняемые грузовиками и автомобилями, и им было не страшно даже без документов, которых они не стали дожидаться. Впереди справа блестела река, ровная, спокойная, узкая, а Жак показывал на мост, идущий к замку, что краснел черепичной крышей вдали, на той стороне, и говорил, что они идут туда. Вике было спокойно и уютно под его сильной рукой, лежащей на ее плече.

— Слышали? — снова обернулась Татьяна, — Наши на заводы ездили.

— Да что ты? Взорвались?

— Заводы целы, только все тамошние начальники кончили самоубийством. Мне капитан рассказывал, они домой поехали к одному, к другому, к третьему дела-то принимать надо — а они все мертвые и дети их мертвые, и жены, и собаки их тоже мертвые с кошками. А этому говорю, ни бум-бум. Как я буду французский учить?

Вика перевела на немецкий язык слова Татьяны, а потом потихонечку замедлила шаг, чтобы отстать от нее. Ей хотелось, чтобы Жак строил свои представления о русских женщинах только в общении с ней.

Они подходили к мосту. Мост был железобетонный, с высокими перекрестиями балок и гранитными бордюрами. В начале его стояли двое русских солдат, они балагурили с Татьяной, та им что-то упорно доказывала. В это время мимо поста спокойно проходили другие люди, Вика уловила краем уха, проходя за спиной Тани, слова солдата:

— Ну, вот видите, он говорит, что вас не знает.

Солдат посмотрел через плечо Татьяны на Вику и ничего не сказал.

Они шли по мосту через зеленовато-голубую Эльбу, приближались к блок-посту американцев, и Вика не думала о том, в какой стороне была ее родина. Ее родина, ее дом, ее счастье было здесь с ней, Жак вышагивал по этому сверхпрочному мосту, и обоим им казалось, что последние испытания они пройдут, сойдя с этого моста на берег, бесконечный и счастливый.

— Hello, boys, where do you came from, who are you? (Привет, малыш, откуда ты, кто?)

Это приветливо звучало по-английски, Вика поняла смысл вопроса.

Большой капрал в светло-зеленой каске, с мощной челюстью и огромными руками попросил их остановиться. Впрочем, он останавливал и предыдущие пары. Вика и не думала, скрывать, кто она и почему идет на запад. Но Жак сильно сжал ее локоть, и она промолчала.

— Мы бельгийцы. Были в лагере. Сейчас идем домой. Нам нужно в Антверпен, — объяснил он по-английски.

Американец улыбнулся квадратной челюстью и показал пальцем на Вику:

— She can speak? (Она может говорить?)

— Ноу, — поспешил ответил Жак и сделал грустное лицо.

— Что ты ему сказал? — спросила Вика.

Грустное лицо пришлось сменить на гримаску разоблаченного лгунишки:

— Я ему сказал, что ты немая, — ответил Жак на ломанном немецком.

Вика так искренне засмеялась, что и капрал загрохотал до кашля, вытер глаза и показал вперед:

— Come, please. My boy, I old solder and I know that she — russian girls. (Проходите, пожалуйста. Мой мальчик, я старый солдат и я знаю, что она русская).

Жак переменился в лице и загородил Вику.

— Don't be afraid, — капрал покачал головой, а потом показал на свои глаза, — I look — she like you! Go on! And — be happy! (Не беспокойся, я вижу — она нравится тебе. Идите! И будьте счастливы!)

Часть третья