Виктория

Ильин не успел дойти до входа в барак, как тот загудел, как улей, и взорвался женским воплем. Двери распахнулись, и словно пчелки, вылетели из них темною, тяжелою тучей девушки и бросились к нему. Ильину не пришлось отмахиваться: его взяли на руки и понесли по лагерю.

— Ну, девки, ну, вы даете! — только и ухал он, проплывая по лагерю, видя, как за ним несут Санька, а по площади уже бегут его ребята из роты.

Вскоре подъехали командиры Ильина и другой грузовичок и пара автомобилей союзников. Но начальникам командовать парадом не пришлось, вида оружия эти люди не выдержали бы. Ликование худых, истощенных, слабых людей было такой силы, что организовывать хоть какой-то порядок и было бы самым настоящим безобразием.

Лагерь постепенно заполнился людьми, и Вика впервые увидела, сколько их, что они могут заполонить всю его территорию, все его закоулки. Она забежала в барак и, прихватив котомку, выбежала обратно. Она понеслась к воротам и никто не посмел остановить ее. Только крикнули вдогонку:

— Куда вы, женщина, мы все тут…

— Вернется, ошалела, — добавил кто-то, — Не ходи за ней.

Вика обернулась и вдруг побежала к солдатам. Со стороны могло показаться, что она хаотично мечется по площади, не зная, куда податься.

— Миленькие, миленькие, там еще один лагерь, миленькие, не доехали, их тоже надо… Пойдемте со мной, миленькие!

Солдаты подхватились и побежали за Викой, в то время когда часть женщин тоже вспомнила о своих любимых и друзьях из лагеря арбайтеров, и мощной лавиной бросилась за солдатами.

В воздух поднялась густая пыль, словно площадь лагеря не была асфальтирована.

Французские и бельгийские парни уже пытались сорвать ломом засовы и замки с нескольких ворот, другие лопатами старались разодрать колючую проволоку.

— А ну, в сторонку, товарищи французы, — сориентировался чубатый крепкий паренек, — Сейчас мы ее…

В воздух поднялись клубы пыли, топот надвигался со всех сторон. Вику захлестнул и смял водоворот женского и мужского крика, плача, смеха, визгов и воскликов. Они звали друг друга, выкликали друг друга по именам, наконец-то немного расступились и начали находить свои пары, обнявшись, замирали и начинали снова, но тихо, говорить друг другу поздравления, глотая слезы. И вдруг она услышала свист: это была Пятая симфония Бетховена. И люди умолкли вокруг. Даже солдаты удивленно завертелись на месте, ища причину тишины. Вика шла на эту мелодию, и все расступались перед ней.

Она увидела его, по-бабьи протянула к нему руки и зашлась одним содрогающим тело выдохом, уже не видя его лица из-за стоящей в глазницах сверкающей радугой влаги.

— Зачем плачешь? — спросил он по-немецки.

— Радуюсь, — еле-еле вымолвила она.

— Смеяться надо, если радуешься, Виктория! Виктория моя! — не сдержавшись крикнул он в небо, и вдруг множество голосов за его спиной сначала тихо, а потом все громче и яростнее заорали во всю силу своих связок:

— Вива, Виктория! Вива, Виктория! Вива, Виктория!

А он осыпал ее лицо тысячами поцелуев, как это ей грезилось два года подряд в ее девичьих снах, и она теперь чувствовала не ту сжигающую нутро страсть, а мгновенно наступившее умиротворение от того, что ее возлюбленный оказался — былью!

— Я никому тебя не отдам! — шептала она в изнеможении и целовала его ладони.

Кто-то тихим голосом окликнул ее:

— Мадемуазель, — Луи и Лион стояли за ее спиной и, лучезарно улыбаясь, плакали невидимыми сухими слезами.

— Бонжур, мадемуазель! Мерси, мадемуазель! — Луи еще что-то сказал, и Вика, не поняв ничего, положила руку на его плечо.

— Мерси? За что мерси?

— Он говорит, — попытался объяснить Жак, — что ты дала им силы выжить!

— Я? — Вика растерялась, а потом обвела их взглядом и полезла в котомку, — Вот, это вам.

Она отдала Луи маленький портрет Вали Каталенко, а Лиону — портрет Лены Красавиной. Они долго стояли молча, вчетвером, уткнувшись лбами друг в друга и больше ничего не могли говорить.

Прошло еще несколько часов, прежде чем люди стали задумываться, что им делать дальше. Они наконец-то осознали, что неволя позади, но еще боялись потерять свободу. Поэтому самым надежным всем казалось оставаться на месте, но уже с этой, внешней, стороны колючей проволоки. В кустах неподалеку солдаты развернули походную кухню. Сладкий дымок струился из короткой изогнутой трубы. Все желающие были накормлены и вставали в очередь по третьему кругу. Сами солдаты из роты Ильина прилегли в теньке, ожидая приказаний.

Начальство ушло на территорию лагеря. В административном корпусе, в кабинете полковника Поппера русские и шустро подоспевшие американские освободители решали, как загнать людей обратно в казармы и организовать хотя бы перепись, а потом проверку и депортацию домой. Американский майор стучал себя в грудь кулаком, пытаясь втолковать русскому майору, что европейскими рабочими будет заниматься он, а русский майор, краснея от напряжения, кричал, что он сам справится с русскими женщинами. Словом, взаимопонимание было полное.