Вилами по воде

как раз туда, где поджидает айсберг,

и ножницы уже готовит Айса…

Так громче, музыка! Оркестр, греми!

Всей мощью поднажми на до-ре-ми –

мы будем танцевать и веселиться,

пока в мерцанье лунном, рядом, близко,

не разглядим неясных очертаний

погибели — покажется Титаник

комариком в сравнении с Монбланом, ¬

ничтожной мухой на переднем плане

на тусклом фоне мрачного гиганта –

померкнет свет, умолкнут музыканты,

в ночной тиши раздастся адский скрежет –

углы и кромки льда металл разрежут –

часть палубы со стоном встанет дыбом,

наполнится пространство едким дымом,

беспомощный корабль замрёт, осев –

и в шлюпках места хватит не для всех;

но этот апокалипсис локальный,

когда огонь мелькает мотыльками,

потом ползёт, лавиной разгораясь:

«Ликуй! Отсюда два шага до рая!»,

а на плафоне «Exit» в дискотеке

во тьме мигает надпись «Mene Tekel» –

весь этот ужас, плач, взыванья к Богу,

звон стёкол, лязг и грохот — понемногу

сойдут на нет, утихнут наконец –

и только шарф из шёлка на корме

всё будет биться на тугом ветру…

Кто мог придумать этот жуткий трюк –

враги с Нибиру, Ротшильд, марсиане? –

чтоб в водах мирового океана

нашли друг друга айсберг и Титаник –

а капитан весь этот план фатальный,

не думая, исполнил как по нотам –

буквально всё, что оговорено там –

с неотвратимой силой урагана,

с упёртостью тщеславного болвана –

и в результате мы идём ко дну,

и без меня лучи зари плеснут

люминисцентным жёлтым на востоке –

и в утешенье мне осталась только

надежда — и не стоит слёзы лить:

спасёт Господь, коль люди не спасли,

и в райских кущах тоже солнце встанет,

и я забуду всё… А капитаном

пускай теперь займётся Страшный Суд,

и черти пусть навечно унесут

его туда, где разведён костёр

и ждёт сковорода или котёл;

но это будет позже — а пока

мы погибаем из-за дурака…

Урок музыки

Я не могу начать сначала,

мне о любви подумать жутко –

моя душа полна печали,

и мне сегодня не до шуток –

не хлопнет дверь, окно не скрипнет,

покой и тишь в пустой квартире,

я слышу дальний голос скрипки,

бесстрашный, как полёт валькирий –

плывут во мгле в слоях бесплотных

смычка мучительные трели,

и кажется, что сердце лопнет,

что смерть с косой стоит за дверью –

в пассажах жалобных сонаты

средь криков, клятв, упрёков, пауз

мне думать ни о чём не надо,

и в голове полнейший хаос,

и хочется нырнуть навеки

во тьму глухой и мрачной бездны –

и ветерок колышет ветки

внизу у сонного подъезда –

но глупо ныть и плакать поздно –

и тут как нож, на три-четыре –

аккорд финальный режет воздух,

итожа жизнь как харакири…

Всё смолкло, стало слышно муху,

застрявшую в оконной раме,

зудящую в предсмертных муках

в староарбатской панораме –

и ничего мне не поделать

с её несчастной жизнью хлипкой –

то был обычный понедельник,

то был урок игры на скрипке.

Склянка

Ни о чём не грущу, ни о чём, ни о ком не жалею –

в тусклой склянке аптечной всё главное скрыто от глаз

и закупорено — только день ото дня тяжелее

и опасней округлый флакон из литого стекла;

я боюсь прикасаться к тугой герметичности пробки,

я боюсь потревожить уснувший притихший вулкан,

замурованный в сумраке тесной стеклянной утробы –

лопнет тёмная склянка, фонтаном взлетят к облакам

пыль, огонь и осколки; под гром и сверкание молний

мир затянется пеплом, клубящимся дымом и тьмой,

свет померкнет в глазах…

Ну уж нет — в апокалипсис полный

я не верю — не может такое случиться со мной:

мглой стекла цвета крови драконовой мне обеспечен

безмятежный душевный покой до скончания дней –

хорошо, что всё главное спрятано в склянке аптечной,

хорошо, что грустить и жалеть больше не о чем мне…

Бусы

Когда мне плохо, дождик моросящий,

И душу мучит сизых туч свинец,

Беру из шкафа бархатный ларец –

Его я раньше доставала чаще –

И в нём, среди браслетов и колец,

Есть нитка бус затейливых блестящих;

Их подарил мне друг, они остались

С тех пор, когда я счастлива была,

И беззаботно жизнь моя текла

Под взглядом ясным цвета сизой стали –

И я люблю разглядывать детали

Бус из венецианского стекла…

Искрятся золотистые прожилки

Вокруг зелёно-палевых полос

И бело-алых и лиловых роз –

Выкладывал их мастер в массе жидкой

Текучей огнедышащей вразброс –

Так сам Господь даёт нам счастье в жизни…

И вот в один из дней на той неделе

Мне ларчик мой попался на глаза –

Зачем, не знаю, может быть, надеясь

Какую-то минуту воссоздать

Счастливую, а может от безделья,

Мне бусы захотелось в руки взять –

Сверкнув округлых бусин ярким глянцем,

Скользнула между пальцев тяжесть бус

И выпал из руки бесценный груз

Моих волшебных бус венецианских,

Разбился об пол радужным фонтанцем –

Так радость разбивается о грусть…

Осталась нитка чёрная из шёлка,

Да маленький серебряный замок,

Да бусин разноцветные осколки,

Рассыпанные по полу у ног –

Так и любовь — на миг блеснула только,

И удержать её никто не смог…

Моменты осени

Ах осень, время умиранья

Природы, чувств, надежд, желаний,

Пора дождей, закатов ранних

И вечеров при свете лампы;

Пора простуд, разлук, прощаний,

Предчувствий, страхов и депрессий,

И меланхолии печальной,

Хандры, стихов и грустных песен;

Но что-то в этом межсезонье

Есть благотворное — как ласка

Пуховых кофт, мехов, атласа

И тёплых бот, блестящих лаком

В грязи осенней непролазной