Вилами по воде

на новую войну, возможно, с Римом –

питаемся мы слухами, и эхо

молву несёт по вавилонским рынкам –

к примеру, что по просьбам населения,

чуть севернее, чем ворота Иштар,

согласно государеву веленью

в ударном темпе строят телевышку –

чтоб мы могли следить как под гипнозом

за этими прозрачными глазами

и знать, чем наше всё сегодня занят –

любимый царь наш Навуходоносор:

что он вкушал на золоте тарелок,

как плавал утром в мраморном бассейне,

как он идёт — красивый, загорелый –

средь нас — и возвышается над всеми…

Про льва

Я глупый заяц, белый и пушистый,

ты — кровожадный лев зеленоглазый,

я прячусь от тебя в благообразье

моей притихшей поэтичной шизы;

я от тебя бегу на мягких лапках –

ты, будто ничего не происходит,

мурлычешь, смотришь вбок, зеваешь сладко,

примериваясь, как бы разом, сходу,

прыжка в четыре, слёту, прямо в горло

вцепиться, в мягкий пух моей гортани –

а я же, независимо и гордо,

держусь на безопасном расстоянии…

Вот так трусцой бежим мы друг за другом

уныло, вяло, долго, безнадёжно –

я убегаю от тебя по кругу,

а ты как тень моя за мной крадёшься,

и не пойму, а что это со мною?

Зачем я здесь со львом кружусь синхронно?

С ума сошла? Бред пьяный? Паранойя?

Одна из форм стокгольмского синдрома?

Игра меж злым охотником и жертвой

велась всегда, везде и постоянно;

что в зайце льву? За противостояние

твой бонус будет только мясо с шерстью…

Огнём горит азарт в глазищах хищных

и будущее призрачно и шатко:

не то, о лев, твоей я стану пищей,

не то ты будешь приносить мне тапки…

Про бегемота

Боюсь ужасно бегемотов!

И мысль одна: не амкнул лишь бы –

но я крадусь к нему поближе,

чтоб с бегемотом сделать фото;

вон он лежит в воде и жвачку

жуёт, и дремлет — мне умильно,

что грустный он такой и мрачный,

большой, задумчивый и сильный –

и хочется его погладить,

легонько чмокнуть в мокрый лобик…

Не будь наивной, бога ради –

момент — и он тебя угробит!

Про риск-то я сообразила,

увидев эти габариты –

прибегну к тактике гибридной:

воображу себя Годзиллой –

пускай попробует скотина

наехать на саму Годзиллу!

Так что давай, молчи там в тине,

пока тебя не погасили…

Но эта ржавая цистерна,

притихшая в тепле болота,

живого буйвола заглотит,

и это не для слабонервных –

и весит этот чёрт три тонны –

когда бежит — земля трясётся,

и всё вокруг ревёт и стонет,

и пыль полдня не рассосётся –

однако ж, глуп: у этой туши

в башке нет мыслей кроме секса,

и вид обманчив добродушный –

души в ней нет, одни рефлексы;

ему и море по колено,

и равнодушью нет предела –

ни до чего ему нет дела –

ни до меня, ни до вселенной…

…Тут он очнулся от дремоты –

и я, схватив мои манатки,

бегом бегу от гибимота

так, что сверкают только пятки –

пока совсем он не проснулся

и не открыл ни глаз, ни пасти,

огромной розовой зубастой,

и ею мне не улыбнулся –

от страха мозг впадает в ступор

и ноги удирают сами –

нет, бегемоты — это супер,

когда сидят в своей саванне –

а я же, лёжа на диване,

в Москве, не где-нибудь в Ботсване,

гляжу на фото бегемота,

и грустно что-то отчего-то…

Про любовь

Возможно, по делу — и даже наверно –

я вышла из дома не помню зачем;

смотрю — на ступеньке у лифта, на верхней –

котёнок сидит абсолютно ничей;

ну что мне до всяких несчастных котёнков?

Их сколько угодно сидит по углам

в подъездах холодных в пыли и потёмках,

где пахнет бомжами, где мусор и хлам –

котёнок бездомный, глаза голубые:

Ты кто? — я спросила, к нему наклонясь –

в ответ он печально взглянул на меня,

и в тот же момент я его полюбила –

простой, серо-белый, к тому же, в полоску –

совсем как моя полосатая жизнь –

размером с ладонь, и как листик дрожит

всем тельцем тщедушным коротковолосым –

туда не пошла я, куда собиралась,

а тельце глазастое сжала в руках,

вернулась домой, налила молока,

а после шампунем его постирала –

с тех пор мне везёт. А покой обретённый,

удачу и новое счастье моё

теперь сторожит полосатый котёнок,

смешит и жалеет, и песни поёт –

но всё быть могло бы совсем по-другому,

сценарий в тот день был возможен любой –

ему повезло, что я вышла из дома,

а мне повезло, потому что любовь…

И ты, друг, едва ли забудешь о том, как

ты сдался и сдулся, и крылья сложил –

но как-то нашёл в подворотне котёнка

и в дом свой принёс — и наладилась жизнь!

Melbourne

Поцелована богами

с сумкой полной ассигнаций

убываю по английски

из деревни под москвой

я танцую вверх ногами

мне сегодня восемнадцать

можно пить коньяк и виски

и скакать вниз головой

сто очков вперед любому

даст мой друг в потёртой замше

он красив как мастроянни

он крутой как илон маск

это мой герой-любовник

редкий бабник и обманщик

и хоть каждый день он пьяный

от него все без ума

этот мой герой-любовник

весь в цветных татуировках

золотая цепь на шее

и браслет из серебра

он эстет фанат футбольный

бизнесмен инвестор ловкий

он гоняет на порше и

значит вовсе не дурак

рядом с ним его подруга

смотрит на него с восторгом

обнимает и целует

и весёлые они

расцепить не могут руки

пьют мускат и кофе с тортом

хохоча напропалую

будто здесь они одни

диспозиция такая

я скрываюсь за газетой

в ней проделав дырку вилкой

всё мне видно от и до

третий мой бокал токая

ресторанчик белый этот

в вазе ветки бугенвиллий

от мадженты до бордо

не хочу ругаться с ними