Виланд

— Обезьянки... Женщина, которая вызвала "скорую", сказала, будто звали на помощь. Когда она увидела тебя, какой-то зверёк, похожий на обезьянку, был, по ёе словам, с тобою рядом. Но едва она подошла ближе, обезьянка бросилась в переулок и исчезла.

Сердце Димкино затрепыхалось так, что мерить пульс теперь не было никакого смысла.

— Ну-ну... — проговорил доктор. — Так радуются, пожалуй, только здоровые люди. Хочешь что-нибудь?

— Я... хочу ещё вспомнить. Скажите, а... какой это город?

У Йоллы болела голова. Раньше он и не знал, как это бывает — болели синяки и царапины, болел живот, когда объедаешься тушёных грибов или незрелых груш. Давным-давно — времени этого Йолла почти и не помнит, он был удивительно юным и почти ничего не знал — его зачем-то привели на Развилку. Явились какие-то "гости", и в числе их — старый Хрыч, хозяин соседнего дерева. Рассказывали всякие истории, для юного Йоллы большей частью скучные, и показывали фокусы — ужасно яркие, громкие и замечательные. Йолле запомнился один карлик из свиты Хрыча — его называли Сухой Моль. Он был сумасшедшим — по крайней мере, Йолла был уверен в этом. Сухой Моль появлялся в толпе гуляющих с негромкими, но ужасно унылыми, сухими стонами, и сообщал, что у него "болит, болит голова, просто раскалывается!.." Йолле было смешно на него смотреть, он подкрался сзади и легонько дёрнул карлика за куртку. Тот обернулся очень медленно и прошёлся по юному нахалу таким скучным и скорбным взглядом, что Йолла почувствовал, будто у него начинают сохнуть все внутренности. Он юркнул в сторонку, затерялся в листве, а спустя минуту позабыл об унылом Моле.

...Они не могут здесь жить! — с ужасом говорил себе Йолла. — Это какой-то обман... В городе нельзя жить!

И всё-таки Йолла не растерялся. И не потерял Димку ни на минуту после той страшной катастрофы, когда исчез и корабль, и вся команда с капитаном, и даже море и неистовствующий ураган. Димка не подавал признаков жизни, и Йолла мог уповать только на какого-нибудь неведомого спасителя, который возникнет из воздуха и развеет злой морок...

Но явилась только женщина, она вызвала зловонную, человечью железную повозку, в которую положили Димку. Йолла не доверял человекам в белом, выпрыгнувшим изнутри повозки, поэтому незаметно взобрался на её крышу. Двигалась повозка ужасно. А её вой!..

Уже тогда Йолла почувствовал дурноту. Но разбираться в своих ощущениях ему было недосуг.

...Димке разрешили погулять в парке. Листва клёнов как раз была того золотого цвета, который, кажется, вот-вот одолеет своей сияющей силой грядущую зиму, и откроет какое-то новое, небывало-невиданное время года, в котором и время другое, и солнце, и не хочется, чтобы что-то менялось — такая власть у сказочного золота замирающих деревьев!

Город, где очутился Димка, называли Светополем. В этом городе ничего не слышали о городах, которые знал Димка. Врач качал головой и молчал, а Димка подумал, что о нём сообщат в милицию, отправят в какую-нибудь больницу для психов, откуда невозможно убежать. Поэтому побег откладывать было нельзя.

Найдёт ли его Йолла? И что сталось с Альви? Скитаться по незнакомому городу совершенно одному, без денег, еды и тёплой одежды — Димке делалось тоскливо, и он думал, что не решится ни на какой побег.

Вот сейчас мне очень-очень нужен Кристалл! Наверное, даже нужнее, чем там, на корабле — ведь тогда вокруг было волшебство, волшебная страна, и можно было на что-то надеяться...

Димка нашёл яблоню с раздвоенным у самой земли стволом. Устроившись в развилке, он прислонился к коре щекой. Яблоня была будто живая. Сквозь полуопущенные веки Димка видел, как дрожат блики осеннего света на листве. Казалось, небо и Дальний Мир медленно вращаются вокруг Ближнего Мира, центром которого был золотой парк и Димкина яблоня.

— С тобой хорошо... — прошептал Димка. — Ты знаешь, какие я видел деревья?!.. Ты бы хотела туда?

— Эй! — окликнули сбоку. Димка вздрогнул. На дорожке стояли двое мальчишек, и Димка вспомнил, что видел их — в палате. Они не понравились Димке — толстый парень, стриженый ёжиком, с маленькими глазками; и другой, узколицый и пухлогубый, с назойливым взглядом. Чёрт их принёс! — подумал Димка. — Следили за мной. Даже яблонька от них не скрыла.

Димка отвернулся. Ему не хотелось говорить с ними.

— Мы всё видели, — сказал узколицый. — Как ты устроил фокус с окном.

Димка удивлённо вскинул глаза. Про какой фокус они говорят?

— Да ладно. Не хочешь, не признавайся врачам — но мы-то видели! Как этот подоконник придвинулся, когда ты падал. Скажешь, у нас обоих глюки?

— Мы не сболтнём, — просипел толстяк. Он ухватился за ветку ладонями, оставив на коре следы пота. Димке даже ухмылка его показалась влажной — как скомканная половая тряпка. — А чё, правда, не помнишь, что с тобой было? У моего другана папаша неделю пил, потом, говорил, память как отшибло. А он раньше боксом занимался. Ну, шли они с братаном по улице, а к ним подваливают — так и так. Этого зацепили, тут он им вделал, а пока отмахивался, говорит, память и вернулась.