Виланд

Несмотря на то что количество лагерей непрерывно росло, структура, контролировавшая всю их деятельность, частью которой я отныне являлся, была не такой уж и большой. Поначалу в ее подчинении было шесть лагерей: Дахау, Бухенвальд, Заксенхаузен, Маутхаузен, Флоссенбюрг и женский Равенсбрюк. Но чем выше поднимался градус военных действий, тем активнее ширилась география полномочий Инспекции: Аушвиц, Нойенгамме, Гросс-Розен, Нацвайлер-Штрутгоф… Затем Майданек, Арбайтсдорф… Они возникали повсеместно, как грибы после дождя. И из каждого в Инспекцию текли бесконечные потоки статистической информации: ежедневные доклады о численности и составе заключенных, еженедельные отчеты о вспышках заболеваний, о попытках побега, смертях, жалобы на нехватку стройматериалов, одежды, питания, медикаментов для руководящего состава, охранников и заключенных. Последняя жалоба могла вызвать лишь усмешку у того, кто хоть раз сам поработал в лагере. Но здесь в кабинетах все казалось действительным и исполняющимся, а потому к каждой бумажке относились с полной серьезностью.

Бумажная рутина поглотила меня настолько, что мой разум даже не отреагировал должным образом на вторжение в Советский Союз. Из-за чего именно началась война на этом фронте – я не успел разобраться, да и какое это теперь имело значение, коль я до сих пор не умел должным образом отделять причину от повода. Стоило признать это. А потому утром двадцать третьего июня я мог лишь потерянно удовлетвориться газетными сообщениями о том, что Германия вынуждена была принять военные меры на границе с Советским Союзом, который вел тайные переговоры с англичанами. Русские собирались объединиться с томми и напасть на нас с тыла. Согласно этому замыслу, в первую очередь должны были подвергнуться нападению наши части в Румынии и Болгарии, которые находились там на учениях. «Понуждаемый обстоятельствами, фюрер отдал приказ противодействовать этой угрозе всеми имеющимися в распоряжении германских вооруженных сил средствами», – читал я, медленно отхлебывая остывший кофе. Грандиозности, которую этому событию пытались придать газеты, я не ощущал. Полагал, что эта оборонительная в каком-то смысле заваруха на Востоке закончится довольно быстро, потому как совладать с нашей мощью отсталому Союзу было не под силу. Этим было далеко и до англичан, и до французов, а мы уже и тем и другим дали прикурить. Оставалось лишь дожать. Я поражался слепоте советского командования: переброску столь гигантских масс войск, артиллерии, танков, самолетов и грузов материально-технического снабжения с запада к советским границам просто невозможно было осуществить незаметно, не вызвав никаких подозрений. Но, судя по всему, Германии это удалось, поскольку поставки сырья и товаров от Союза, согласно условиям пакта, продолжали пунктуально поступать до самого последнего часа, более того, в Инспекции поговаривали, что в последние месяцы они даже увеличились, выйдя за пределы наших соглашений. Я так до конца и не разобрался, была ли то безоговорочная дурость русских, замешенная на слепоте и самоуверенности, или их отвлекающий маневр, но во всем происходящем в целом мне виделась единственная правда: моральная свобода для Германии. Ведь этот союз с русскими был тошнотворен по сути своей и категорично расходился со всеми устремлениями рейха. Он попросту был противен нутру всякого истинного немца, полагал я, как самая неестественная и извращенная случка, вызывающая лишь искреннее отвращение.

По прогнозам нашего командования, кампания на Востоке должна была завершиться в срок от четырех до шести недель. В Инспекции иных тем не было.

– Уничтожаем сразу двух зайцев. Разгром России сделает Англию сговорчивее.

– Давно пора, не стоило дожидаться, пока русские оттяпают себе Прибалтику, Бессарабию и Буковину.

– Думаю, это-то как раз и подстегнуло фюрера. Сталин – шакал, если бы фюрер не сыграл на опережение, то, думаю, Болгарию, Турцию и Венгрию ждала бы похожая судьба.

– Русские недоразвитые, как и поляки. Скоро наберем трофейного оружия времен мировой, – насмешливо обсуждали в штабе.

– Животное – оно и есть животное. Правильно решили не возиться с их командирами. Говорят, фюрер лично санкционировал их расстрелы.

– Слышал от верного человека из ближайшего окружения Глюкса, что в Заксенхаузене еще в прошлом месяце прошло совещание, на котором Эйке это в открытую подтвердил. С русскими нельзя по обычным правилам войны.

– Они к такому привычные. Говорят, у Сталина не все в порядке с головой, и он сам же и порешил половину своего командного состава. Они там все в панике, офицеры массово дезертируют. Шесть недель, самое большее восемь – мой прогноз. Уже в сентябре наш флаг будет над Кремлем.

– До зимы было бы в самый раз. Задницы Карла и Наполеона помнят…