Виланд

В Дахау стали прибывать транспорты, заполненные тяжелобольными заключенными. Их везли из других лагерей по особому распоряжению Рихарда Глюкса, заместителя папаши Эйке, решившего таким образом бороться с повсеместным распространением лагерных эпидемий. В обмен Дахау отправлял здоровых арестантов, освобождая тем самым бараки под падаль, неспособную даже толком передвигаться. Тысячи калек, тифозных, изуродованных сыпью и гнойниками, корчащихся в сильнейших приступах дизентерии, вшивых, истощенных, обмороженных, с гноящимися конечностями… парад уродов не прекращался. Вонь, крики, стоны, мольбы о помощи, о воде, о лекарстве, о еде, о смерти не утихали. Охранникам по силам было удовлетворить только последнюю, да и на то не оставалось ни сил, ни желания. Я с ужасом смотрел на очередную партию, которую грузовики просто вывалили на «лугу». Время от времени в горе смердящих тел возникало какое-то шевеление, доказывавшее, что они еще живы и по-прежнему ждут, когда их растащат по баракам. Некоторые стонали и просили воды, бессознательно размазывая по груди и животу собственные экскременты, которые стекали по их тощим, веревочным ногам. Видавшие всякое охранники взирали на это молча, никто не решался подойти ближе. Неожиданно один, лежавший на самом верху кучи, вдруг встрепенулся и начал с воем отдирать остатки рубашки от струпьев на груди. Корка на затянувшихся ранах тут же треснула, грязная ткань мгновенно пропиталась кровью и гноем.

– Мы тут сами подохнем от заражения, – зло произнес один из охранников.

Я по-прежнему не отводил взгляда от кроваво-гнойной груди заключенного. Пока он не начал шевелиться, я был уверен, что он мертв. Я понял, что охранники скорее руки себе отрубят, нежели прикоснутся к этой омерзительной куче, кишащей вшами и всевозможной заразой, а между тем сегодня предстояло принять еще один транспорт из Заксенхаузена.

Осенью новые транспорты принесли очередную напасть – чесотку. Почти четыре тысячи заключенных заразились ею за считаные недели. Изолировать такое количество не было никакой возможности, и они продолжали находиться в общих бараках. О лекарствах для них не могло быть и речи – все медицинские препараты уходили на охранников, которые в ужасе поглощали их в огромных количествах для профилактики. Каждый с опаской осматривал себя в душе и при малейшем подозрении несся в лазарет.

– Уверен, папаша не в курсе приказа, – кипятился Штенке, который только вернулся с приемки очередного транспорта, – он бы не позволил устраивать тут лепрозорий. Видели, что на платформе? Свалка мерзости, перегной из человеческого материала. Зачем их кормить задарма? Только впустую расходуем средства и подвергаем себя же опасности.

Очевидно, в Берлине наконец-то решили так же. Через несколько дней лагерную охрану собрали, чтобы сообщить о непосредственном приказе рейхсфюрера: заразные больные, калеки и неспособные работать должны быть немедленно ликвидированы. Распоряжение выслушали молча, никто не вздумал возразить.

– А с другой стороны, что еще с ними делать? – нарушил молчание Карл уже в столовой. – Многие из них и сами об этом просят. В конце концов, не нам предстоит это делать, а умникам из «Т-4»[106].

– Нам предстоит проводить отбор, кого на уничтожение, кому еще пожить. – Ульрих вяло ковырял свой ужин. – Не одно и то же? – Он хмуро посмотрел на брата. – Лежит такой в тифозном бараке, вроде и больной, а одну таблетку дашь – уже здоровый. Так куда его? На смерть или пусть живет?

– Не даст ему здесь никто таблеток, – резко ответил Карл.

– Вот то-то и оно, – совершенно спокойно согласился Ульрих, – но мы сделали так, что ему нужны теперь эти таблетки.

– Чего несешь, дурак? – возмутился Карл. – Ничего мы не делали! Их уже везут к нам в таком состоянии.

– Не в Дахау, так в другом лагере. Все мы делаем одно дело.

Мы посидели еще несколько минут в молчании.

– Так, значит, доктора из «Т-4» приедут сюда? – снова спросил Ульрих.

– Вряд ли, скорее всего, будем отправлять к ним. Это секретная программа…

Штенке тут же перебил Карла:

– Тоже мне секретная, все уже давно в курсе, что парни из «Т-4» кончают психов в специальных клиниках.

– Не только психов. Я слышал из верного источника: инвалидов тоже, – негромко сказал Карл.

– Ну и тех заодно, – не стал спорить Штенке.

Я представил людей в белых халатах с автоматами.

– Говорят, ядовитым газом. – Штенке понизил голос.

Автоматы в моем воображении заменились на противогазы.

– Интересно, наших тоже будут газовать? – спросил Ульрих.

Штенке захохотал. Я не выдержал и тоже усмехнулся.

– Газовать, – насмешливо проворчал Карл.