Вилла Бель-Летра

— Браво, Суворов! Оркестр, фанфары! Это у вас фамильное — так возбуждаться при виде Альп? Ваша речь достойна того, чтоб ее восхвалить и, простите, скорее забыть. А то немудрено заразиться вашим прилипчивым пафосом. Тогда моя песенка спета: в одах я не силен, как, впрочем, и в зодчестве. Мой опыт знакомства с останками зданий убеждает, однако, в обратном: в них очень удобно, без всяких заметных страданий, обитает любимая вами стервятница — вечность. Колизей разрушен навеки, коллега, и, кажется, нас с вами это устраивает. Тем не менее, спасибо. Вы очень удачно вписались в утренний дивный пейзаж. С интересом буду следить за вашим полетом и дальше, — Расьоль раскланялся и, весело насвистывая, пошел переодеться для пляжа.

Дарси обстучал свою трубку, высыпал пепел и произнес:

— Говоря откровенно, выступление ваше страдает одним недостатком: в нем нет убежденности. Есть только вера.

— Разумеется, этого мало…

— Для начала — достаточно. Но если она истощится, придется солоновато. Не легче, чем вашему земляку после Баден-Бадена… Тем более что возвращать векселя вам надо себе самому.

Суворов пожал плечами. «Может, мне показалось, — подумал он. — Черт его разберет. Оскар, конечно, фрукт еще тот! Возможно, всего лишь блефует. На то он и симулякр…».

Если не вдаваться в подозрения, последняя реплика Дарси расшифровывалась элементарно: англичанин имел в виду тот скандал, что приключился с Горчаковым спустя месяц по его возвращении в Петербург, когда он подвергся атакам заимодавцев. Прознав через прессу про баварский гонорар, они требовали погасить пустяковые, в сравнении с фигурировавшим в газетной заметке числом, векселя. Но тут Горчаков, вопреки ожиданиям, внезапно сбежал, укрывшись в имении под Владимиром. Рассказывали, что он воспользовался черным ходом и даже пустился наутек, когда был узнан кем-то из кредиторов. Столь возмутительный факт газетчики, разумеется, не могли обойти вниманием и приступили к нападкам. Вскоре выяснилось, что за день до побега Горчаков взял у издателя аванс «общей суммою в триста рублей» под новый роман, при этом забыв покрыть долг за снимаемое на Невском проспекте жилье. Поведение для дворянина, никогда не пятнавшего репутации финансовой нечистоплотностью, неслыханное. В конце концов, не выдержав гонений, Горчаков послал открытое письмо в «Петербургские ведомости», в котором сообщал, что рассчитается по всем обязательствам в ближайшие недели — как только продаст родовую усадьбу. Дескать, для того и отправился во Владимир, а вовсе не потому, что собирался от кого-то там схорониться. О том, куда делось полученное в Германии вознаграждение, писатель умалчивал. Вскоре поползли слухи, будто бы в августе, отдыхая в Баден-Бадене нервами от недавних дафхерцингских потрясений, он в пух и прах проигрался в местном казино, по сей день знаменитом оставленными там деньгами Тургенева и Достоевского. Не отличавшийся ранее страстью к азартной игре, Горчаков с непривычки, должно быть, чрезмерно увлекся ставками на удачу.

Скандал был и вправду погашен: расплатившись с долгами, прозаик воротился в Петербург, где впоследствии вел скромную жизнь потускневшего даром русского литератора. До конца своих дней Горчаков ни разу нигде не обмолвился, что его небольшое поместье по спешности было распродано вполцены. Любопытно, что его баден-баденские переживания не нашли ни малейшего отражения в опубликованных им после 1901 года произведениях — настолько тема была ему неприятна…

— А вот и я… Всем привет! Вы — тот самый Дарси? Ух ты. Здорово! Я — Адриана Спинелли.

Суворов не верил глазам.

— А где Кроха? — Она была одета в хлопчатобумажную футболку с надписью «Только попробуй!». Из-под коротенькой юбки смотрели на Суворова загорелыми шариками для гольфа столь памятные ему по первой встрече коленки. — Надеюсь, не ублажает на нашей постели Гертруду?

Кто-кто, а Адриана не отличалась политкорректностью, зато выглядела сногсшибательно. Почему-то Суворова это сегодня не трогало. Он покосился на Дарси, но и тот, казалось, изучал ее лишь с чисто анатомическим интересом.

— Рад вас снова здесь лицезреть. Что до Жан-Марка — он как раз надел водолазную маску и направился к озеру. Новое увлечение, знаете ли. Кому-то же надо достойно продолжить дело Кусто.

Адриана издала смешок, ущипнула Суворова за щеку, Дарси лишь помахала рукой и упорхнула наверх.

— Эффектная девушка, — произнес англичанин. — У Расьоля теперь будет забот полон рот. С данной минуты, как я понимаю, его рукопись вновь под угрозой.

Суворов пробормотал:

— Это точно. — А про себя отчего-то добавил: «Эффектная, но далеко не богиня… Черт его знает. Будем считать, блефовал. Да, конечно же, блефовал!».

На лице его вновь заблуждала улыбка. Дарси подумал и широко улыбнулся в ответ. Погода стояла прекрасная. Через двадцать минут, решив подремать, оба пошли, усмехаясь, к себе.

О Турере никто в это утро не вспомнил ни словом.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ (Мизантроп)