Вилла Гутенбрунн

Невозможно, однако, повторить сего про остальное начальство Смольного. Классные дамы меня откровенно ненавидят, старые учителя либо опасаются, либо молча презирают. Да оно и понятно: всю жизнь требовали тишины, благопристойности, полнейшего повиновения от воспитанниц — а тут, вчерашние кроткие, бездумные создания вдруг беседуют на равных, задают вопросы, а то и — о, ужас! — перебивают. Мне ясно, что состав педагогов должно менять и как можно скорее; есть у меня на примете несколько моих соратников, молодых, прогрессивных, истинных рыцарей своего дела, завтра же представлю их мадам фон Пален. Что касается классных дам, то уж совсем непонятно, отчего они должны присутствовать на всех уроках. Классные дамы в большинстве своём — дурно образованные заносчивые старые девы, впрочем, хороших фамилий. Все они преисполнены сознания собственной важности и не желают терпеть ни малейших посягательств на их права. С воспитанницами, как я заметил, дамы обращаются чрезвычайно холодно и часто очень грубо; исключение делается лишь для княжны Алерциани. В ответ на мою попытку удалить классных дам с урока, дабы не конфузить девиц, не топтать первые ростки их развития — от одного лишь взгляда классной дамы у воспитанниц язык присыхает к зубам, — разразился настоящий скандал. М-lle Щеголева, крайне неприятная особа, что служит здесь уж лет двадцать, обвинила меня в недостатке почтения к себе и пригрозила пожаловаться начальнице Смольного. Нас помирила мадам фон Пален, напомнив Щеголевой, что я утверждён сюда самою императрицею с самыми широкими полномочиями. Подобные истории случаются едва ли не каждый день, всё это весьма досадно и лишь отнимает моё время и силы…»

* * *

Ах, как изменился их класс за последние дни! Если бы Сонечке Опочининой ещё недавно сказали, что она будет проводить почти всё время за книгой, как Диана Алерциани, она ни за что не поверила бы! А всё этот новый инспектор! Соня сама не заметила, как начала торопиться на занятия, которые вёл он сам либо новые учителя: всё его протеже, взятые им из различных лицеев и курсов. Ей впервые было интересно, хотелось узнавать новое, она стыдилась отлынивать от занятий и не учить уроков. Ей стало жаль терять время на склоки, да и не ей одной; редко-редко в дортуаре старшего класса вспыхивали теперь ссоры и скандалы, даже «отчаянная» Ариша Зотова притихла. И всё, казалось, идёт совсем хорошо, если бы не одно обстоятельство.

Вчера они с Машей Карнович вышли из класса после урока русской литературы и словесности и наткнулись на Ладыженского, который беседовал с новым учителем литературы.

— Ну что, mademoiselles, довольны вы своим новым преподавателем? Хорошо ли он ведёт урок, интересно ли? Ну, говорите же, не конфузьтесь! — шутливо подбодрил Ладыженский барышень, которые смутились от такого прямого вопроса. — Здесь нет никакого бесчестия, говорите прямо при нём.

Соня и Маша отвесили реверансы и поблагодарили инспектора за заботу, заявив, что всё прекрасно; лишь сами они чувствуют, что иногда неверно трактуют прочитанное.

— О, понимаю! — воскликнул Ладыженский. — Но не горюйте, всё образуется. Мадемуазель, — обратился он к Диане, — извольте-ка с нынешнего же дня взять своих подруг под покровительство. Будете в моё отсутствие разъяснять им всё, что непонятно. Назначаю вас, так сказать, ma collègue.