Вилла мертвого доктора

Дверей больше нет, но вот с другого конца здание опоясано живописным балконом. Непонятно, какие помещения там были раньше — небось гостиная с видом на долину. Сейчас там, кажется, приемная. Но не весь балкон принадлежит приемной, а куда выходит остальная часть? Это важно, хотя бы потому, что горный склон подходит тут к балкону очень близко, и физически нормально подготовленный человек может оказаться на балконе без особых усилий… А дальше — путь открыт. Куда? Проверить.

Боковых наружных пожарных лестниц, как в Нью‑Йорке, в Сан‑Франциско или в том же даун‑тауне Лос‑Анджелеса, в Шеппард‑Хаузе нет. Значит, надо посмотреть, где ход на крышу. Тот замечательный монтер, которого полиция задержала — скорее всего, просто, чтобы создать видимость активности, — как он залезал на крышу и спускался?

В здании между тем шла обычная работа. Вот она, жизнь… Хозяина и создателя этой клиники совсем недавно застрелили здесь, в его кабинете, а сегодня все идет так, как будто ничего и не произошло. Так все и должно быть, наверное.

Больных немного, но в клинике Фелпса дело было поставлено так, что их никогда не бывает много.

— Вы же знаете, доктор Ричард терпеть не мог, чтобы кто‑нибудь долго ждал приема. — Кристина, помощница и доверенное лицо Фелпса на протяжении многих лет, называла профессора только по имени. Олег догадывался, в чем тут дело. Кристина была филиппинка. Об исполнительности, внимательности, услужливости филиппинских женщин ходили легенды, да Олег и сам это знал, еще после первого, очень давнего визита в Манилу. Но филиппинцы не могут произносить букву Ф. Совсем не могут. И пытаться тут что‑то исправить трудно, почти невозможно. Значит, нужно искать выход. И выход находится: «Доктор Ричард, босс Ричард». Чем плохо?

Между прочим, не такой уж экзотический это недостаток, как может показаться. Сколько в России людей, для которых произнести букву Р — целая проблема. Вот они и выбирают такие слова, где нет этой буквы. Все естественно.

— И вообще я не знаю, — сказала Кристина тихо, — как я дальше буду здесь работать.

У Олега с Кристиной возникли доверительные отношения еще тогда, когда он приводил к Фелпсу своего московского знакомца. Олег и сам не знал, как и почему это произошло — может быть, потому, что в разговоре Олег упомянул имя Хосе Рисаля, национального героя Филиппин, а потом и прочел две строки из его стихов, которые давно знал.

И Кристина это запомнила и оценила. Вряд ли она была любительницей поэзии, для нее наверняка тут другое было важно — что культуру ее народа знает и ценит человек, выросший в совсем другой культуре.

— Я это вам говорю, — продолжала между тем Кристина. — Знаете, как сейчас тяжело найти работу. Всегда тяжело, а сейчас — особенно.

Олег знал. Шел 2007 год, в стране рецессия, цифры безработицы угрожающе поднимались, и особого просвета видно не было.

— У меня к вам дело. — Олег решил сменить тему. — Я хочу побыть у вас тут некоторое время. Просьба — не обращайте на меня внимания. Время от времени я буду у вас что‑то спрашивать, какие‑то детали мне понадобятся. А какое‑то время буду просто ходить по коридорам и смотреть — объясните сотрудникам, если к вам обратятся, что тревожиться не надо, ничего необычного не происходит. Договорились?

Кристина кивнула с готовностью.

— Тогда — первая просьба: пойдемте к вам в кабинет, и вы мне покажете, как и что вы делаете.

Работать с Кристиной оказалось легко и приятно. Она четко отвечала на вопросы, не говорила лишнего, обращала внимание на важные, с ее точки зрения, моменты.

Особенно интересной для Олега была та часть разговора, которая касалась документального оформления лечебного процесса. Олег, как и большинство людей, не имеющих к медицине профессионального отношения, о медицинских документах не особенно задумывался. Больному нужно, чтобы его вылечили. Помогает лечение — он доволен, не помогает — ругает медицину и докторов на чем свет стоит.

Но то, какое количество времени тратят врач и его помощники на записи в истории болезней, на введение файлов в компьютеры (тогда, в 2007‑м, отчетность в медицине еще была во многом «бумажной»), на заполнение десятков различных форм, — об этом Олег просто не задумывался.

С другой стороны — что же тут необычного? Пациент пришел и ушел, а как следить за тем, какое лечение назначено, какие лекарства, процедуры, какие анализы? Что и как сделано по этим назначениям, что они дали или не дали — как это все запомнишь? Невозможно, конечно, хотя память хорошего врача сродни памяти актера, которая иногда кажется бездонной… Но у актера на сцене есть суфлер, а врач работает без страховки.

Но это — одна сторона дела.

А есть вторая — за врачом осуществляется надзор. То есть никто не лезет в его текущие дела и не отменяет или обсуждает назначенное им лечение — за исключением особых случаев, разумеется.

Но это все — пока дело идет гладко. Но вот ситуация, когда лечение не помогло больному. Он продолжает болеть или, боже упаси, помирает. Вот тут‑то все бумажные и электронные документы уже чуть не в лупу рассматривают в поисках ошибки.