Вилла Пратьяхара

Я набираю номер банка. В телефоне что-то булькает, потом сладкий женский голос обещает соединить меня с требующимся мне отделом частных счетов.

Ветер опять переворачивает страницы и останавливается на полноразворотной рекламе блестящей гоночной машины. Ее смысл в женском журнале очевиден: для того, чтобы завладеть мужчиной, который купит тебе такую, надо пролистать несколько страниц назад и воспользоваться услугами рекламы по отбеливанию зубов. Промежуточная стадия, когда «Он» уже польстился и нависает над сметливой жемчужнозубой очаровательницей, располагается в журнале именно там, где и в жизни, а именно посередине. Мне же…

(ПОДАРОК В СТУДИЮ!)

Мне же вовсе нет нужды заниматься всем этим бредом. Цвет моих зубов не играет больше никакой роли. Если верить, что секунду назад я верно поняла ужасающий азиатский акцент банковского клерка, девять с половиной миллионов евро уже ожидают меня на моем счету.

Время близится к обеду, когда Жанна, наконец, вплывает на террасу. Босая, держа туфли со сломанным каблуком в руке, она просто светится от счастья. По ее лицу размазана маска животного, абсолютно кошачьего удовлетворения, пластика ее движений сегодня особенно томна и медлительна. Воспользовавшись тем, что я стою у прудика и кормлю карпов, она немедленно забирается в мое кресло и закидывает ногу на ногу. Видно, что ей хочется обсудить вчерашнее приключение.

— Судя по твоей физиономии, все прошло замечательно? — выдавливаю я с гримасой, призванной изобразить улыбку.

— Мурр, — кивает мерзавка.

Самый толстый и крупный карп бьет хвостом, отгоняя более робких сородичей от горстки плавающего на поверхности корма. Огромный, совершенно круглый рот разевается и корм исчезает в хрящеватой розовой полости. Какая гадость эти рыбы!

— Это было что-то! Бедный мальчик был настолько голодный! — Жанна смакует воспоминания.

— Да неужели? Даже не снял толком штаны?

— А ты откуда знаешь? Да, даже не снял. Кинулся зверем. Давно такого не видела. Раритет, в Москве таких уже и не встретишь. Все стали в конец затраханные, если не блядьми, так самой жизнью. Последний раз Рафик пришел около месяца назад, поел и вместо секса говорит, массаж, мол, лучше давай. А какой там массаж, если при его жире даже до шейных позвонков не добраться, молчу уже про остальное?.. Короче, ладно, думаю, будет тебе массаж, пристроилась сзади, локтями по нему хожу, чуть ли не коленями, трудилась-трудилась… пока он не захрапел! Меня такое, Поль, зло разобрало! Ты не представляешь! Я на него с ногами запрыгнула и давай скакать у него на спине, думала, позвоночник переломится… — Жанна закуривает, и ее зеленые глаза, словно сигаретным дымом, заволакивает густым туманом неприятных воспоминаний.

По мне пробегает волна мелких мурашек, отвращение борется с жалостью.

— И?

— А что «и»? Ну он проснулся. Не сразу. Но проснулся. Вытаращился на меня и спрашивает: это где ты так по-японски научилась делать? Представляешь? Я его чуть не угробила, хотела кости переломать, прямо нашло на меня не знаю что, задыхалась от ненависти, а он думает, это японский массаж!

— Понятно.

На миг жалость к подруге берет верх над омерзением, но Жанна уже опять довольно мурлычет:

— То ли дело француз. Все как раньше у мужиков было, еще в студенческие времена, прям как вот природой положено. Двадцать сантиметров полного восторга. И с такой приятной дугой, не слишком криво, но и не слишком прямо, а как раз то, что надо. И такой стояк! Ни сосать не надо, ничего. С Рафиком проблема, само у него давно не подымается, надо сначала в рот, а потом, как видишь, что все, готов он, быстро перепрыгиваешь и садишься. Если замешкалась и не успела, то все по-новой, опять в рот…

Нет, определенно, все-таки побеждает омерзение. Меня начинает подташнивать. Я отворачиваюсь к карпам. Те уже сожрали весь корм и теперь выглядывают мордами из воды, рты жадно раскрыты, тугие сытые бока переливаются бронзой на солнце.

— А Арно мне сам вчера массаж сделал, — продолжает Жанна. — Вино притащил, меня на руках в кровать перенес… Мы до этого стоя были… Потом уже лежа, после вина…

— Так он вчера даже несколько раз?.. — как издалека слышу я свой голос.

— Да я же говорю: голодный он, видать. Ну или настолько влюблен, — Жанна довольно щурится на солнце, разглядывая ногти. — Три раза! И все три хоть на выставку народных достижений! Руки сильные, ноги сильные, ни в какой позе не устает. Машина. Зверь. А губы при этом… прямо медовые. Он, к сожалению, кажется, не любит целоваться, но я подлезла сама, и никуда он не делся. Язык у него оказался слегка шершавый, такой уютный, как у собаки. А как от него пахнет! Ты не представляешь! Это не пот, а какой-то такой запах, будто в пот налили горячего шоколада, густой, обволакивающий… У меня до сих пор волосы им пахнут. Даже мыться сегодня не стала. — Жанна подносит медную прядь к лицу и с явным блаженством вдыхает. — Кажется, еще немного осталось. Иди сюда, понюхай, пока не выветрилось… О Господи, куда ты столько корма им сыплешь? С ума сошла? Они у тебя помрут от обжорства!