– Чепуха! – воскликнул он, варварски проткнув ножницами моток шелковых ниток. – Все эти подарки сделаны ради собственного удовольствия, а приняв их, она оказала мне любезность.
– Гораздо больше: поклялась честью, что не останется в долгу. Если она не может отплатить чувствами, то обязана выложить деловой эквивалент в виде нескольких столбиков золотых монет.
– Но вы не понимаете ее натуры. Мисс Фэншо слишком наивна, чтобы обратить внимание на мои подарки, и простодушна, чтобы оценить.
Я рассмеялась, потому что собственными ушами слышала, как Джиневра называет цену каждой вещицы. Несмотря на молодость, она уже давно научилась в этом разбираться: материальные затруднения, схемы, сделки, попытки реализовать запасы всегда составляли для нее любимый стимул мыслительного процесса.
Тем временем доктор Джон взволнованно продолжал:
– Вы бы видели Джиневру в тот момент, когда я клал на ее колени какую-нибудь безделушку. Какое спокойствие, какая невозмутимость! Ни малейшего стремления взять вещицу в руки, ни намека на радость удивления и желание рассмотреть сюрприз. Из одного лишь любезного нежелания меня обидеть она позволяет букету лежать рядом, а потом соглашается взять его с собой. О, если мне удавалось застегнуть браслет на изящном запястье, каким бы красивым ни выглядело украшение (а я всегда старательно выбирал симпатичные и, разумеется, недешевые ювелирные изделия), глаза ее не освещались радостным блеском: она едва бросала взгляд на подарок.
– А затем, разумеется, так и не оценив украшение, снимала его и возвращала?
– Нет. Для такого оскорбления она слишком великодушна. Делала вид, что забыла о моем подношении, и забирала его с благородным спокойствием и легкой рассеянностью. Разве в подобных условиях согласие принять подарки можно считать благоприятным симптомом? Даже если бы я преподнес все свое состояние и мисс Фэншо приняла дар, ее неспособность к корыстным соображениям настолько очевидна, что я не осмелился бы предположить, что подобная сделка продвинула меня хотя бы на шаг.
– Доктор Джон, – начала я, – любовь слепа…
В этот момент в глазах моего собеседника вспыхнул тонкий голубой луч, напомнивший о прежних днях и его юношеском портрете. Почему-то вдруг подумалось, что по крайней мере часть высказанной веры в наивность мисс Фэншо искусственна. Не исключено, что, несмотря на страсть к ее красоте, оценка слабостей менее ошибочна и более проницательна, чем представляется в речи. Но ведь взгляд мог оказаться обманчивым или, в лучшем случае, вызвать мимолетное впечатление. И все же – обманчивый или искренний, воображаемый или настоящий – этот взгляд положил конец разговору.
Глава XIX
Клеопатра
В Террасе я оставалась в течение двух недель после окончания каникул. Отсрочку организовала добрая миссис Бреттон. В один прекрасный день ее сын вынес вердикт: «Люси еще недостаточно окрепла, чтобы вернуться в пещеру пансионата», – и она тут же отправилась на рю Фоссет, побеседовала с директрисой и убедила ее в необходимости продолжительного отдыха и перемены обстановки, без которых полное выздоровление невозможно. За этим, однако, последовал неожиданный и не самый приятный знак внимания – визит вежливости самой мадам Бек.
Однажды любезная леди действительно отправилась на прогулку в фиакре и заехала так далеко, что прибыла в шато собственной персоной. Полагаю, ей просто захотелось посмотреть, где обитает доктор Джон. Судя по всему, особняк с благородным интерьером превзошел все ее ожидания. Она пылко восхваляла все, что видела, при этом назвав голубую гостиную une pièce magnifique[165]; многословно поздравляла меня с обретением tellement dignes, aimables et respectables[166] друзей; ловко направила комплимент в мой адрес, а когда с работы вернулся доктор Джон, бросилась к нему с невероятной живостью и рассыпалась фейерверком быстрой речи, сияющей искрами восторга относительно шато madame sa mère – la digne châtelaine[167]. Не забыла восхититься и его внешностью – действительно цветущей, а в тот момент дополнительно украшенной добродушной, хотя и чуть насмешливой, улыбкой, с которой он всегда слушал стремительный, цветистый французский язык мадам. Короче говоря, в тот день мадам Бек предстала в наилучшем виде, явив собою живое огненное колесо комплиментов, восторженных восклицаний и любезностей. Из вежливости, а также чтобы задать несколько вопросов относительно школьных дел, я проводила мадам до экипажа и заглянула в окно, когда она уже устроилась на сиденье и дверь закрылась. Какая огромная перемена произошла за один лишь краткий миг! Только что искрившаяся остроумием, сейчас властительница выглядела суровее судьи и мрачнее мудреца. Странная особа!