Вина

Мы продолжали стаскивать к дороге убитых, грузили их на огромную, как железнодорожная платформа, немецкую автомашину с низким кузовом и везли к братской могиле — двум большим ямам на окраине города, а я чувствовал, как возвращается в меня та старая довоенная жизнь, и, казалось, во мне тает глыба льда.

Мутило от сладковатого трупного запаха, которым был пропитан весь мир, ныла воспалившаяся рана на бедре, а в голове стоял непроходящий голодный звон. Я трясся в грузовике и ощупывал под телогрейкой согревающуюся за поясом книгу. Она была спасительным островком среди хаоса и разора сломавшейся жизни. За этот островок я держался весь день. Даже забыл про парабеллум — отличную «машинку», про которую почти никогда не забывал.

Громадина грузовик с могучим мотором через невероятные колдобины и бугры земли, вывороченной взрывами снарядов и мин, наконец доплыл до заводской окраины, где зияли две большущие ямы.

Одна яма была воронкой от тонной бомбы. Ею немцы, видно, целили в цех завода, но она упала здесь, на пустыре. Другую яму вырыли саперы, пробив в мерзлой земле шурфы и заложив в них взрывчатку. Края ям наскоро подровняли и теперь сюда свозили тела убитых.

К концу рабочего дня моя находка почти совсем подсохла за поясом, и я шел домой, ощущая радость необычного вечера.

В нашем прокопченном и сыром подвале появится книга, осколок старой, а может, и новой жизни, которую мы ждали и боялись, потому что отвыкли от всего, что было не связано с войной. Я прожил в этой жизни почти целый день. Мое сердце билось взволнованно и радостно, я светло и преданно любил и этот угомонившийся мир, и высокое безопасное небо над головою, и всех людей, которые целый день были рядом со мною. Я нес свою тихую любовь и звенящую радость в наш подвал, и хотел развеять его мрак, и знал, что это обязательно произойдет: ведь со мною книга.

Но когда я показал ее обитателям подвала, на книгу посмотрели с опаской и недоумением как на вещь, совершенно неуместную, а главное, бесполезную в нашей теперешней жизни. Я растерялся. Не знал, что сказать, и только показывал книгу и что-то говорил, говорил.

Выручила мама. Она бережно взяла из моих рук книгу и, понимающе и одобрительно кивнув мне, задержала ее. Помедлила и, перелистав несколько страниц, сказала: «Хорошая книжка. Жалко, что без картинок». Потом осторожно положив книгу на столик, тут же стала делить на три части мою пайку хлеба и разливать в кружки кипяток.

После «ужина» я забрался на верхние нары к огоньку «катюши» и стал читать. Фитиль из куска шинели, вправленный в сплющенную гильзу снаряда, чадил и потрескивал, но в нашем подвале было правило не гасить «катюшу» всю ночь, и я никому не мешал.

Начал с «Дворянского гнезда», и какой-то неведомой музыкой зазвучали первые слова романа:

«Весенний, светлый день клонился к вечеру, небольшие розовые тучки стояли высоко в ясном небе и, казалось, не плыли, а уходили в самую глубь лазури…»

Господи, да это же сегодняшний день… Весенний светлый день, пронизанный ярким солнцем, с небольшими розовыми тучками, плывущими в высоком и ясном небе.

Я уже тысячу лет не видел розовых, подпаленных заходящим солнцем тучек. Забыл, какая бывает лазурь. Небо над нами всегда черное, и не только от пожаров и взрывов, но и от того, что мы давно прокляли его. Оттуда все несчастья и беды. Небо — самое страшное в нашей жизни. Оно постоянно низвергало на нас смерть…

Перелистывал влажные страницы темно-голубого томика, и они свершали чудо — раздвигали тесные закопченные стены подвала, где спали мама, младший братишка и еще несколько семей, и наполняли его дорогим сердцу прошлым.

Меня отнесло в неведомый мир Лизы Калитиной и Федора Лаврецкого, Владимира Паншина, где все для меня открытие и потрясение. Боже, что это был за мир! Люди жили в домах, там просторные гостиные, уютные спальни и детские, какие-то мужские и женские «половины». Люди обедали, ужинали, по утрам пили чай и кофе. Их сжигала любовь и ревность, терзали сомнения… Это невероятно!

За полгода со времени начала боев на Дону и Волге мы все, кто остался в живых, не то что отвыкли от нормальной человеческой жизни, где люди по ночам спят, днем ходят на работу, в школу, а просто не могли себе представить, что такое где-то еще может быть после всего, что здесь пережили…

Читал роман за полночь, пока не перевернул последнюю страницу, а потом долго не мог уснуть…