Вина и грехи

Я понимала это как никто другой. Опять превратившись в туман, я переместилась в другую клетку. С каждым разом трансформироваться становилось все легче. Алексей безжизненно лежал на полу. Внутри меня зародилась жалость. Что бы он ни сделал со мной, такого никто не заслуживал. Осторожно, чтобы не содрать кожу, которая не только выглядела как разбитый мрамор, но и на ощупь была на него похожа, я аккуратно нанесла мазь. Стригой не двигался и до сих пор не прикоснулся к графину. Похоже, у него иссяк весь запас сил. Как будто Алексей смог только дождаться момента, когда Лупа будет не одна. В очередной раз поменяв камеру, я достала маленькую ложечку. С большим усилием мне удалось влить в него немного крови. Но тут застонала Лупа, и мне пришлось снова проверить ее. Она пылала. Я положила ей на лоб тряпку, смоченную в холодной воде, хотя вообще-то она должна была ее выпить. Почему я не подумала о жаропонижающем средстве? Теперь уже не получится ее оставить, чтобы его принести. Я напоила сестру небольшим количеством бульона, прежде чем снова проверить Алексея. Тот, кажется, впал в некое подобие бреда. Глаза дергались под закрытыми веками, но мне не удавалось привести его в сознание. Тем не менее ему так или иначе нужно выпить еще крови. Несколько капель его не вылечат. Я присела рядом с ним и капнула немного крови ему между губ, после чего снова проверила Лупу. Ее бледное лицо покрылось бисеринками пота, а глаза светились лихорадочным блеском. Она беспокойно ворочалась на соломе и смотрела сквозь меня, словно не узнавая. Тот факт, что они оба разговаривали со мной, когда я пришла, дал мне надежду на то, что им хватит сил противостоять яду и боли. Но это было ошибкой. Только сейчас аконит начал действовать в полную силу. И я ничего не могла сделать, лишь сидеть и смотреть, как из них вытекает жизнь. Я старалась не паниковать, пока часы тянулись один за другим, и постоянно я перемещалась туда-сюда между камерами. Несмотря на все мои усилия, лихорадка продолжала крепко держать Лупу в своих лапах. Она едва слышно шептала какие-то бессвязные слова, отрывистые фразы перемежались всхлипами и стонами. Я держала ее за руку, давала ей воду, смачивала губы и умоляла меня не бросать. С Алексеем дела обстояли немногим лучше. Он по-прежнему неподвижно лежал на полу и не шевелился. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной. Я практически ничего не могла для них сделать, но и бросить тоже не могла. Я перестала ждать помощь. Хорошо хоть тюремщик не вернулся. Селеста наверняка отдала приказ позволить пленникам умереть. Страх наваливался на меня тяжким грузом, а безнадежность парализовывала. По лицу побежали слезы, когда я присела возле Лупы и погладила ее по волосам.

– Не бойся. Отпусти себя, – прошептала я, и слова с трудом срывались с моих губ. Лупа боролась большую часть своей жизни, и если боль становилась для нее невыносимой, то я не имела права ее удерживать. Нужно отпустить ее, как бы не ужасала мысль о том, что я останусь одна. – Великая Богиня примет тебя с распростертыми объятиями в стране вечного лета. И, возможно, ты встретишь там мать и отца, если их души еще не переселились. Кирилл наверняка будет ждать тебя. Ты должна сказать ему, как сильно я его люблю. – Мой голос дрогнул. – Я справлюсь. Ты не обязана оставаться из-за меня.

Лупа что-то пробормотала, но я не разобрала, что именно, потому что в этот момент в меня что-то ткнулось. Я вздрогнула, но когда свет люмина засиял чуть ярче, узнала умные глаза Мило. Кот тихонько мяукнул. Всхлипнув от облегчения, я взяла его на руки, обняла, прижала к груди и зарылась лицом в черно-белый мех. Он снова мяукнул, словно желая подбодрить нас с Лупой.

– Бредика тебя отпустила или ты сам от нее сбежал? – укоризненно спросила я. – Тебе слишком опасно здесь находиться. Но как же я рада, что ты здесь.

Я опустила его на землю, когда кот начал ворочаться у меня в руках.

Лупа выгнулась, ее глаза расширились от ужаса.

– Нет, – задыхалась она, а потом вскрикнула: – Папа? Где ты?

Сестра попыталась сесть. Однако для этого она была слишком слаба и рухнула обратно. Из ее горла вырвался нечеловеческий стон. Может, ей снилась ночь, когда погибли наши родители? Я взяла ее за руку. Кожа потрескалась, грязные ногти обломаны.

– Это не твоя вина, Лупа, – зашептала я. – Это вина Нексора и Селесты, и ничья больше.

Вряд ли она меня слышала, и все же при упоминании Нексора черты ее лица расслабились. Сестра снова погрузилась в забытье, но я продолжила говорить. Мило осторожно перелез через ее непострадавшие ноги и аккуратно лег рядом. Он нежно прижался своим прохладным носом к ее лбу, пытаясь утешить и успокоить. Я снова осмотрела Алексея, состояние которого оставалось плачевным, и отвела волосы с его лба.