Винни Ковальский - гнус частного сыска (СИ)

Квартира поразила епископа неожиданной для этих мест декадентской роскошью. Стены гостиной были обиты бледно-золотистым в полоску шёлком, который почему-то вызвал в памяти его преосвященства слово "дамасский". Между задёрнутыми от жары коричневыми бархатными портьерами сочился и скользил солнечный луч, рассыпая блики на позолоченных ножках маленькой оттоманки, бронзовых частях кальяна и прочих ориентальных причудах. По обе стороны от низкого дивана стояли кадки с гардениями в крупных белых цветах; с потолка свисала клетка, в которой копошился белый хохлатый попугай. После дела клуба "Федра" Ковальский с большой фантазией употребил вознаграждение, полученное от восьмерых спасённых. Не знавший этих подробностей епископ с некоторой опаской ступил на персидский ковёр, новизна и чистота которого оскорбили бы не одного английского аристократа - ибо во мнении представителей порядочного общества, персидскому ковру полагается быть протёртым до дыр, дабы не вызывать сомнений, что вы унаследовали его от прадедушки, а не, о ужас, просто купили.

Ковальский, однако, гостеприимно усадил Фримена на диван, сам раскинулся на оттоманке и предложил сигару. Но епископ, куривший только папиросы, не рискнул принять дирижаблеподобное чёрное чудовище, извлечённое хозяином из коробки, и вежливо отказался. Тогда Ковальский закурил сам, с явным наслаждением выдохнул дым и, вынув сигару изо рта, задал первый вопрос.

- Итак, речь идёт о преступлении?

- Об убийстве, мистер Ковальский.

Фримен и сам удивился, как просто дались ему эти слова.

- Гм-гм, - произнёс Ковальский, играя кистями халата. Вошёл тот самый мерзкий мальчишка-иммигрант с двумя запотевшими бокалами мартини на подносе, молчаливо опустил их на стеклянный столик и удалился. - Кого же убили?

- Убит Джеффри Гринфильд, священник церкви святой Екатерины в Дагенхеме.

- Католический священник, надо полагать?

- Разумеется, - почему-то с облегчением сказал Фримен и сжал в ладони холодный бокал. - Поэтому я к вам и пришёл.

Ковальский задумчиво прикусил сигару, подперев голову рукой.

- Дагенхем, Дагенхем, - пробормотал он сквозь полустиснутые зубы. - Что-то знакомое.

- Ему в этом году присвоили статус округа Лондона. Ещё лет пять назад там были просто выселки, но, когда там построили завод "Форд", всё изменилось.

- А, ну да, - спохватился Ковальский, - я читал в газетах что-то такое. Но ведь это не ваш диоцез?

- Не мой, - Фримен опустил руку, кубики льда в бокале стукнули. - Но у меня есть причины лично интересоваться убийством отца Гринфильда... Джеффри. Видите ли, я знал его. Я преподавал философию, когда он учился в семинарии. И я поспособствовал тому, чтобы после рукоположения его направили в Дагенхем. С моей точки зрения, это было справедливо - чтобы перспективный молодой человек служил в перспективном месте.

- Но сейчас вы себя за это вините?

- Не знаю, - честно ответил епископ. - Должен бы. Но я ничего во всём этом не понимаю. Слишком дикая, нелепая история.

- Попробуем разобраться, - Ковальский глотнул мартини, поставил бокал на столик и снова взялся за сигару. - Когда был убит отец Гринфильд?

- Точно неизвестно. Он не явился к воскресной мессе, вечером в воскресенье прихожане пробовали стучать к нему в дверь, но дверь была заперта. Полицию догадались вызвать только в понедельник утром. Джеффри лежал мёртвый в саду за домом, задушенный собственным поясом. Говорят, это было ужасно - в такую жару... Он пролежал там не меньше двух дней. Может быть, это случилось в пятницу вечером, может быть, в субботу.

- Из дома что-нибудь пропало?

- Не думаю. Полиция ничего не говорит о грабеже, да у бедняги и грабить-то было нечего. Он рукоположен с прошлого года, но приход этот получил только в мае. Он даже прислугу не успел нанять - питался готовой рыбой с картошкой из закусочной, куда ходят фабричные.

- Ваше преосвященство, - сказал Ковальский, поднимаясь с оттоманки, - вы не подождёте здесь, пока я оденусь? Остальное лучше обсудим в Дагенхеме.

2.

- Мало мне одного клоуна, так он второго привёл, - буркнул старший инспектор Мэлоун, бросив взгляд в окно. Здание полицейского участка было одноэтажным, и двор просматривался из кабинета отлично. Пара, направлявшаяся ко входу, действительно выглядела нетривиально. Рядом с высоким седым епископом папской церкви, одетым в чёрную сутану при лиловом поясе, шагал низенький, узкоплечий молодой хлыщ в белоснежном летнем костюме и синей рубашке; солнечный зайчик, отскочивший от его гигантской булавки для галстука, врезался Мэлоуну прямо в глаз, и инспектор зажмурился. Когда же он открыл глаза, то с отвращением убедился, что хлыщ с опалом на галстуке пользовался к тому же макияжем - ибо белизна его лица и чёрный контур вокруг глаз естественному объяснению, несомненно, не поддавались.