Вино фей

— В-третьих, — продолжал пастор, — неизбежным результатом ношения дорогих одеяний является зарождение бурных страстей. Вот почему Павел противопоставляет «внешние украшения» «красоте молчаливого и кроткого духа». В-четвертых, ношение ярких одеяний вызывает пылкую похоть. Она распространяется как на обладателя одеяния, так и на тех, кто взирает на него. Разве элегантные одежды не предназначены ли именно для этого? Вы разжигаете пламя, которое пожирает как любующихся вами, так и вас. И остаётся только надеяться, что это не будет причиной, по которой вы и они попадут в ад. В-пятых, ношение дорогих убранств прямо противоположно облачению в добрые дела. Ведь чем больше человек тратит на себя, тем меньше у него остаётся, чтобы одеть нищих, накормить голодных, дать кров бездомным. Поэтому каждый шиллинг, который вы тратите на ненужную одежду, украден у Бога и у нищих! Скольких возможностей сделать добро вы себя лишаете! С какой целью вы приобретаете эти дорогие украшения? Чтобы угодить Богу? Нет, чтобы угодить вашей собственной прихоти и похоти!

Некоторые особы преклонных лет оживлённо кивали в знак согласия, но большинство юных особ слушало священника вполуха или не слушали вовсе. Черити спросила себя, накажет ли её Бог за трату тридцати фунтов, подаренных мисс Флинн, на ткани и бальные украшения? Она не хотела возбуждать ни пылкую похоть и бурные страсти. Быть не хуже других и скрыть бедность, только и всего. Или это тоже тщеславие?

Черити решила после выяснить это у отца Энджела.

Меж тем она заметила, что миссис Стэнбридж в суете выхода из храма представила леди Ренделл и её племяннику свою дочь Шарлотт, которая тут же получила приглашение в замок. До этого мисс Стэнбридж была укутана голубой шалью, но сейчас шаль исчезла, обнажив роскошное платье, плечи девицы и тяжеловатую грудь. Черити спросила себя, видел ли платье своей дочери пастор? Но язвительность была ей несвойственна, и она вскоре забыла этот мимолётный эпизод.

После службы было объявлено, что праздник в Фортесонхилле будет иметь две части — театральное представление и вечерний бал. Это было совсем уж в новинку: пригласить актёров могли позволить себя только первые лица в городе.

Черити не разделяла всеобщего волнения, ей было безразлично будущее празднество, но очень хотелось посмотреть спектакль. Она только один раз в жизни была в Малом театре в Лондоне, где давали Шекспира, а сейчас пообещали, что в Фортесонхилл прибудет лондонская труппа. Интересно, какой спектакль они дадут?

Размышляя об этом, Черити направилась домой, несмотря на то, что Вирджиния, леди Дороти, сэр Тимоти и кузены ещё оставались у храма.

Глава 14. Письмо из Бата

От боли сердце замереть готово,

И разум — на пороге забытья,

Как будто пью настой болиголова,

Как будто в Лету погружаюсь я…

Джон Китс, «Ода соловью»

… Горшок, за которым наблюдаешь, никогда не закипает. Черити часто в эти дни с досадой вспоминала эту пословицу. Но вот долгожданное письмо от мисс Стивенс наконец пришло — об этом сообщила Лиззи, едва Черити вернулась домой, уйдя со службы раньше остальных членов семейства. Увидев на конверте почтовый штемпель Бата и нервный наклонный почерк, Черити затрепетала и поспешно распечатала послание.

«Дорогая Черити, я обещала быть аккуратной корреспонденткой, и мне очень неловко, что вам пришлось так долго ждать моего письма. Но ваше сообщение о приезде в Солсбери милорда Клэверинга с сестрой так сильно поразило меня, что несколько дней я просто не могла прийти в себя, видя в этом событии некий злой рок.

Я понимаю, что вы ждёте от меня достоверных и непредвзятых сведений об этом человеке, чтобы понять, чего же следует опасаться. Наверное, мой долг рассказать обо всем, но сейчас, начав обдумывать свой ответ вам, я вдруг поняла, как на самом деле неполны и отрывочны мои сведения. Однако я откровенно изложу все, что знаю, особо рассчитывая на вашу скромность, ибо мне придётся раскрыть перед вами наши семейные обстоятельства. Думаю, мне не стоит напоминать вам, что всё сказанное не подлежит разглашению.

Речь идёт о событиях прошлого сентября, когда мы с моей сестрой проводили летний сезон в Брайтоне. Туда, кстати, приехал и ваш кузен, полковник Селентайн Флинн, весьма любезный джентльмен. Мы снимали несколько комнат в гостинице Берча, одной из самых фешенебельных. По соседству с нами поселились и Клэверинги.

Скажу откровенно: до того у меня не было никаких особых оснований не любить графа с сестрой. Они были неизменно приветливы, и если порой в них проступало что-то странное, оно не очень бросалось в глаза.