Женщина совсем растерялась. Она попятилась к стене и начала медленно сползать на пол, зарыв руками лицо. Герман и Оля подняли ее и усадили на табуретку.
— Таблетку дать? — спросила Оля. — Водички?
— Не надо, — женщина оторвала руки от лица. — Отец Эллы — Регода. Я не видела его несколько лет. Когда сообщила ему, что забеременела, он тут же меня бросил. Я пыталась его искать, чтоб он хоть как-то мне помогал… хоть первое время. Он сгинул. Я пришла в музыкальное училище, где он тогда учился. Там мне одна преподавательница сказала, что он женился весьма удачно. Отец жены имел прекрасные связи в Москве и перевел его в Гнесинку. Сама я сюда переехала вскоре после родов — в Муроме особо не заработаешь. А в Москве разве ж кого найдешь. И представьте, когда я повела Эллу заниматься вокалом — ей в музыкалке прочили отличное будущее, видимо, гены папаши, — мы встретили там Регоду. Я ей ничего не сказала. А чего говорить-то? Он сам ничтожество. Особо ничего из себя не представляет. Никак ей бы не помог. Тем более, у него там покровительница. Как коршун — следит за всеми, кто к нему приближается. А меня он не узнал. Я сильно постарела, располнела — мимо посмотрел. Сам он обрюзг, конечно, но узнаваем. Держит себя в форме для сцены…
— Элла песню про папу, бросившего дочку, написала, — произнес Игорь. — Ему отдала, песню написать. Думаете, это случайно? Может, она узнала что-то? Уж больно странное совпадение.
Женщина совсем обмякла. В ее глазах застыли слезы.
— Совпадение. Это совпадение. Она хотела сначала Лисняку отдать. Но Лисняк плохо умеет раскручивать певцов. А Регода на все концерты их пропихивает. Ей посоветовали ему отдать сначала. Если много запросит, то уже тогда искать другие варианты. Причем, он ругал текст ужасно, — она ухмыльнулась. — Но ведь Регода любое вытягивает. Кстати, и денег не запросил! Еще бы! — она сжала кулаки.
— Почему «еще бы»? — зацепилась за последнюю фразу Оля.
— Этот гад спал с ней! Он сделал ее своей любовницей! Обещал превратить ее в звезду!
— Лариса знала?
— Не-е-т! Что вы! Зачем терять мешок с деньгами! Эллочке квартиру снял, чтобы спокойно встречаться. Она, дурочка, надеялась, он пить бросит… А я сначала не догадывалась, кто это. Но Элла мне, на всякий случай, сделала дубликат ключей от квартиры. Я решила съездить, посмотреть хоть на новое жилище дочки. Заодно пирожки ее любимые сделала… Открыла дверь. А они там. Меня не увидели, — она вздохнула. — Я и ушла.
Женщина встала, выпрямила плечи и, посмотрев прямо в глаза Николаеву, произнесла:
— Я его убила. Меня никто не заметил. Я даже не ожидала, что так легко окажется. Внизу не спросили билета — я сказала, что по пригласительному. Мест в зале свободных было полно. Меня и пропустили. Тем более, концерт уже шел. За кулисами я там бывала раньше. Помогала на репетиции Элле переодеваться. Прошла в первую гримерку. Он там сидит. Думала, искать придется — а он тут. Лыка уже не вязал. «Проходи, — кричит, — налью!» И за бутылку. Я гарроту накинула и… задушила. Он не пикнул… Только хрипел и то не долго. Бросила гарроту и ушла. Там у них есть лестница из буфета. Меня никто поэтому и не видел. Я случайно про нее узнала — тоже на репетиции. Заблудилась и вышла на нее.
— Простите, а как вы о таком замысловатом способе удушения узнали? — не выдержал Герман.
— Я историк по образованию. Очень увлекалась Испанией. Одна курсовая была даже посвящена оружию и методам пыток. На репетиции увидела барабаны и струны. Вспомнила. Забрала домой. Тут уж, при помощи интернета соорудила.
Элла плакала в кабинете Николаева.
— Я знала, что это сделала мама. И я догадалась, почему, — всхлипывая говорила она. — Мне просто сразу вспомнилось, откуда я родом и откуда Владислав. Я его не любила, но мне приятно было его внимание. К тому же, Лариса — противная. Хотелось ей нос утереть… А маму я заметила. Когда она выходила из гримерки Регоды, я еще стояла в коридоре после выступления. Со мной кто-то заговорил, но боковым зрением я ее увидела. Не успела ни догнать, ни набрать ей — спросить, что стряслось. Вы ведь практически сразу его обнаружили. А я-то не предполагала, что мама сделала. Но после того, как выяснилось, что Регода убит, я все поняла. А уж про гарроту, когда сказали… Я вспомнила мамино увлечение Испанским оружием. И мама у меня вполне задушить в силах. Она, когда тесто месит, я всегда удивляюсь, сколько сил у нее в руках… Я старалась выглядеть спокойной. Не показывать, как переживаю — и за маму, и за Славу… — она опять заплакала.
Нравилось ему петь. В этот раз человеческая жизнь преподнесла ему сюрприз: он превратился в певицу! Ну и ладно, что пожилую и не особо популярную. Ему было все равно! «Нам песня строить и жить помогает!» — распевала тихонько Серова-Неземная, шагая по аллеям кладбища после похорон композитора Регоды.
— Не особо ты расстраиваешься, — догнал ее Лесняк. — Ты вообще какая-то странная в последнее время.
— А чего печалиться? Вся жизнь впереди — надейся и жди! А Регоду все равно никто не любил. Только Эльку жалко.