Звякнул колокольчик. Обстановка – кадр из американского фильма девяностых: барная стойка, табуреты, плитка в фиолетово-белую мозайку, огромные окна, ряд столиков с белой металлической поверхностью, кожаные диванчики. Посетителей мало: двое мужчин беседовали о чем-то в конце зала, в углу дремал пьяница. Тихо играла диско-музыка.
– Удивительно! – озвучила мои мысли Ари, подбежав к одному из столиков и плюхнувшись на бордовый диванчик.
Я сел напротив и к нам подошла пожилая официантка в голубой форме.
– Что будете заказывать?
– Я, если честно, ничего не хочу, – отозвалась Ари, продолжая разглядывать кафе.
– Американо, – заказал я, дабы нас не выгнали. – И молочный коктейль девушке. – Моей девушке.
Кивнув, официантка удалилась.
– Мне здесь нравится! – подвела итог Ари, взглянув на меня. Ее настроение поднялось, о грустном разговоре напоминали только лопнувшие сосудики на белках глаз от несдержанных слезинок. – Стив, давай танцевать?
– Что? – я осмотрелся. – Здесь? Сейчас?
– Почему нет? Играет классная песня, – Ари, как маленький ураган, вскочила и побежала к музыкальному автомату, – «Shannon – Let The Music play»! – прокричала Ари через весь зал.
Я не сдержал смех. Вдруг мы и правда в петле времени? Я не столько хочу в девяностые (хотя музыка здесь 80-х), сколько в тот день, когда Ари украла мою кредитку и, скрываясь от папарацци, мы приехали в кафе.
Ну и дураком я был, когда считал, что те проблемы (имидж, сплетни, пустоголовая консультантка магазина, нагоняй от Марти) важнее, чем эта прелестная девушка. Да, я по-прежнему не знаю, из-за чего Ари сбежала в США. Ничего не знаю. И мне всё равно.
Разумеется, я согласился танцевать, поэтому подошел к Аристель и протянул ей ладонь. Звонко смеясь, девушка повела меня к барной стойке: там больше места для отчасти безумного поступка. Меня не волновали любопытные взгляды посетителей и застывшая с подносом официантка, я наслаждался раскованными, немного дурашливыми движениями Ари. Придерживая ее за талию, я и не заметил, как сам начал беззаботно смеяться и вытанцовывать что-то невообразимое.
***
Под утро, когда зефировый рассвет глядит в окна, я пробрался в спальню, неловким движением откинул одеяло и залез в мягкую постель к нелюбимой. Терзаясь виной, но меж тем чувствуя счастье – уверен, Ари сейчас делает то же самое.
Глава тринадцатая
Стивен
Солнце не радовало улицы Лос-Анджелеса несколько дней, а сегодня ярко светило. Всё правильно, в дни свадеб должна быть хорошая погода.
Скоро я буду в клубе Cotton Candy, помогать жениху, потом вернусь домой за Софи, и мы поедем в пригород на свадьбу, там я увижу самую красивую подружку невесты. И буду шафером – удивительно, Джеймс выбрал именно меня. Помнится, в первую встречу я хотел его убить.
Я завтракал в компании пиарщика Шона Мюреля. Словно на ринге мы стояли по разные стороны кухни: я – у столешниц, Шон – у дверного проема. Разлив кофе по кружкам, я поставил одну перед Шоном и спросил:
– Мюрель, долго будем молчать?
– Ну, – протянул собеседник задумчиво. Он подошел к столу и взял кружку. – Всё… гм… необычно.
– Ее устраивают только такие отношения.
– Значит, вы предпочитаете не думать о последствиях? – Шон хлебнул кофе. – И проигнорировали то, что я советовал вам? Ребячество.
– Чувствую себя мальчишкой. – Я усмехнулся. – Снова и снова… сладкая ошибка. Отключаем рассудок и даем волю чувствам. Мы не ругаемся, не ревнуем друг друга (глупо, когда сами – любовники), взаимопонимание лучше, чем когда-либо… – Я замолчал, сжимая в руках чашку, обжигая ладони. – Да, предпочитаем не думать о последствиях.
– То есть изменять?
Я резко поднял голову и тут же отвел взгляд: совестно смотреть в кристально-чистые серые глаза. Шон всё помнит: как я напился, желая влегкую расстаться с «обузой-девчонкой», как он уладил проблемы, что я создал влюбленностью. Шон был там, всё видел и всё знал. Решал вместе со мной, Джерадом и Марти, как отказать Ари. Бросить ее. Помню слова Шона: «Если всё серьезно, женись на ней». Тогда звучало смешно. Минуло более трех лет, а я, вместо того чтобы сделать Ари предложение, поеду на свадьбу ее подруги и буду держать за руку девушку, которую не люблю.
– Ты не понимаешь.
Пальцы горели, но я не убирал ладонь с горячей кружки.
– Чего не понимаю, Стив? – мягко спросил Шон.
Повисла пауза. Я обдумывал ответ, игнорируя боль на подушечках пальцев от легкого ожога. Мюрель терпеливо ждал, дергая край своего полосатого шарфа.
– Этого, – я запнулся, – желания. – Мне захотелось попытаться объяснить то, что происходило: – Ей было восемнадцать. И я ее едва знал.
– Но, – парировал друг с легкой тревогой в голосе.