Виноватый

Уже второй год, как он вернулся с войны... Тогда его с радостью встретили соседи, брат, жена. Он долгое время жил в хате брата. Долгое время воскресными днями он вы­ходил на улицу в солдатской форме, в сапогах, в шинели и шел по улице солдатской размерной поступью. Потом пе­решил шинель на армяк. Сапоги порвались. На брюки, на колени, легли рыжие заплатки со старого, давно изношен­ного армяка. И единственной памятью о солдатчине оста­лась испачканная старая шапка.

С самого утра и до вечера возился Никита возле хаты, возле стогов и сарая; целыми часами раскапывал снег и время от времени привозил из лесу на кобыле дрова. Ве­черами садился на колодочку посреди хаты напротив огонь­ка и то кроил, разматывая скрученное баранками лыко, то домашним способом, распаривая в печи ясень, гнул поло­зья и тесал копылы для саней. Разогревшись у печи, подол­гу тяжело кашлял.

Этот кашель он частично привез с войны, а усилил его весной, когда, переезжая речку, свалился в воду под лед.

Никита убрал от ворот навоз, прикрыл ворота и пошел к стогу. Там он остановился в затишье, оперся о стог и дол­го был неподвижен. В памяти всплывали пережитые годы. Всплывали, словно совсем свежие, картины жизни в гу­бернском городе, и как живой вставал в памяти Зубкович.

С Зубковичем Никита расстался еще до войны, его напра­вили в другой город. Но сейчас почему-то звучали в ушах слова Зубковича, которые он шепотом говорил Никите в ночь после первой его удачи. Тогда слова эти немного пу­гали, но Никита не верил в них, а теперь они опять всплывают в памяти и рождают тревогу. После революции про­шлое пугало Никиту и мучило его страхом. Он боялся, что­бы не рассказать про свое прошлое людям, и в беседах о старом больше молчал. Теперь Никите, когда он задумался над словами Зубковича, начинает казаться, что вот-вот кто-то выйдет из-за стога, из-за сарая, возьмет его за шиворот и спросит: служил ты охранником или нет? Сколько добрых людей погубил своей службой? От этого становится Ники­те страшно, он оглядывается вокруг, торопливо крестится, сняв с головы шапку, и шепчет сам себе:

«Хорошо, что хоть никто не знает, а если бы знали, за­гоняли бы меня люди, затюкали, а может, и еще хуже было бы, пускай и не знает никто. Пускай дети мои об этом ни­чего не знают!»

Никита еще раз посмотрел вокруг, надергал сена, взял его в охапку, подобрав чистенько до травинки, и понес в сарай. Навстречу ему из сарая тихо заржала кобыла. В по­ле густая белая метель смешивалась с сумерками насту­пающей ночи.

* * *

Пятнадцать верст шли босыми по шоссе. Когда минова­ли кожевенный завод, кто-то предложил обуться. Все сошли с шоссе на лужок, помыли в канаве ноги и начали обувать сапоги, ботинки, лапти.

В городе в отделе народного образования никто не ре­шался зайти в кабинет к заведующему. Долго стояли под дверью и спорили, кому идти, а потом все вместе зашли в кабинет. Заведующий удивленно смотрел на вошедших, слушал их путаную, не совсем смелую речь, а выслушав, написал какую-то бумажку и рассказал, как ближе пройти к экскурсионному бюро.

Когда вышли из кабинета заведующего, Алесь только рукой махнул, и тогда с говором и шумом пошли по улицам города. В экскурсионном бюро им дали руководителя-наставника. Он показал прежде всего спортивную площадку во дворе экскурсбюро, потом повел экскурсантов в физичес­кий кабинет одной из школ... Там седой старый физик дол­го рассказывал о разных физических явлениях, доказывал правильность высказанных мыслей физическими опытами. Во время лекции разбились две стеклянные баночки и лоп­нула во время пагревания колба. Опыт, который хотел по­казать физик с колбой, так и не удался, потому что другой не было. Вечером показали еще рентгеновский кабинет го­родской больпицы. Ученики (это была экскурсия из сель­ской школы) смотрели на освещенное сердце Янки, наблюдали, затаив дыхание, как оно бьется, а ночью, в общежи­тии, подшучивали над Янкой, что у него кривое сердце и что лежит оно у него немного боком.

Оставалось завтра осмотреть еще электростанцию и ма­слобойню.

Когда утром шли на электростанцию, над дверью двух­этажного дома Алесь прочитал написанные на вывеске сле­дующие слова:

РОССИЙСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СОЮЗ МОЛОДЕЖИ

УЕЗДНЫЙ КОМИТЕТ КОМСОМОЛА.

Сквозь раскрытые на первом этаже окна Алесь видел на стенах комнат этого дома наклеенные громадные плакаты и портреты.

«Наверное, клуб для молодежи»,— подумал он.

А когда на углу улицы в киоске купил местную газету, то на последней странице опять прочитал в объявлении те же слова, что и на вывеске.

За городом, по пути домой, опять завернули на лужок, и все разулись. В газету Алесь завернул свои ботинки.

Прошел целый месяц после экскурсии. Алесь уже по­забыл о прочитанном в газете и на вывеске. Он по привыч­ке зашел в помещение волости, чтобы попросить у секре­таря комячейки какую-нибудь книжку для чтения.