Виноватый

Но, узнав секретаря комячейки Сергея, продвинулся в дверь класса поближе к столу и тоже запел.

* * *

О комсомольской ячейке в селе и волостном центре знали все. Ячейка внесла что-то новое в окружающую жизнь. И не то чтобы работой своей большой — работу за две недели не развернули еще как следует,— но сам факт создания ячейки был заметным явлением, к которому те­перь было приковано внимание всего населения села. О ячейке говорила молодежь, говорили старики и дети.

В школе вся жизнь начала вертеться вокруг ячейки. Часть учеников старших классов стала на сторону ячейки, другая не признавала ее. Это самое произошло и в селе среди молодежи. Большинство молодежи было за ячейку, часть — за культурно-просветительный кружок. В селе встали друг против друга две силы, это все понимали. Пра­вда, в культурно-просветительном кружке почти все учите­ля, культурные силы, а в ячейке пять комсомольцев да Сергей с ними, да еще за ячейку крестьянская молодежь и большинство учащихся.

В кружке как будто силы большие. Они спектакли ста­вят, библиотеку имеют хорошую, у них пению учат, а в ячейке пока что лишь занятия по политграмоте, да еще в субботние дни вечерами собрания с докладами Сергея о международном положении и задачах, да газеты, присы­лаемые ячейке из города.

Ячейка в хате Янки поставила под лавкой ящик и туда складывала свои книги. Сергей всю литературу, присыла­емую из города волостному агенству печати, перенес в ячей­ку. Отдавал ячейке и все газеты, идущие на волость.

Через месяц ячейка выросла. Записались в ячейку Иче, сын кузнеца, и Зося, ученица, дочь крестьянина. Зося за­писалась в ячейку и ходила пока что в культурно-просве­тительный кружок играть в спектаклях.

Между кружком и ячейкой развернулась борьба.

Собираясь у дьякона на квартире, кружковцы целыми вечерами говорили о ячейке, иронизировали над неграмот­ностью и некультурностью комсомольцев и одновременно почему-то тревожились. До сих пор им было отдано все внимание села, а с появлением комсомольцев это внимание разделилось. Разделение это захватило даже волостной исполком. Сергей был с комсомольцами, а председатель исполкома с кружковцами, и с ними еще налоговой инспек­тор и другие служащие.

Сергей с каждым днем относился к кружку все более отрицательно.

— Чего они крутят носами от ячейки? — спрашивал он.

Председатель исполкома защищал кружок.

— Ты неправильно подходишь к интеллигенции,— го­ворил он.— Ячейка,— что? — ничего пока, а кружок — культур­ные интеллигентные силы волости. Если рассуждать так, как ты, так эти силы разбегутся, и с одной ячейкой ничего не сделаешь... Ячейку учить еще надо.

Сергей нервничал, злился:

— Твою гнилую интеллигенцию еще больше учить на­до,— говорил он.

В последние дни эти разговоры повторялись все чаще.

Перед рождеством кружок подготовил спектакль. На расклеенных по деревне афишах громадными буквами по­сле названия пьесы было написано, что спектакль ставит культурно-просветительный кружок. Вечером комсомоль­цы вырвали в афишах эти места, но через час их опять заклеили такой же надписью. Потом председатель исполко­ма позвал к себе Алеся и нашумел на него за поступок комсомольцев.

Но комсомольцы готовились к спектаклю и готовили учеников.

— Если хорошее что — послушаем, а если барахло ка­кое-нибудь — освищем...— говорили они.

На спектакле комсомольцы и ученики сидели на зад­них рядах. Ученики стояли вдоль окон, на лавках. Пока шла пьеса, в зале было тихо да время от времени прорывал­ся смех. А когда после пьесы на сцену вышел учитель-кру­жковец и, поклонившись, произнес название стихотворения, которое хотел декламировать, задние ряды зала зашумели.

Учитель провел рукой по лбу, глянул в задние ряды аудитории означал декламировать:

Глаза... Глаза...

Не успел он произнести этих слов, как изо всех углов поднялся шум, потом свист.

На сцену вышел руководитель кружка и попросил, что­бы было тише.

Учитель опять произнес первые слова стихотворения, и опять кто-то пронзительно свистнул в заднем ряду.

Опять на сцену вышел руководитель кружка. За ним поднялся председатель исполкома и начал стыдить учени­ков и комсомольцев.

Учитель, зло глянув в задние ряды, начал декламиро­вать. Вот он уже произнес восемь строк стихотворения, а тут опять эти слова:

Глаза... Глаза...

И они опять потерялись в пронзительном дружном свисте. Учитель повернулся и ушел за кулисы. Председа­тель исполкома ушел домой. Спектакль скоро закончился.

Назавтра председатель исполкома долго беседовал с Сер­геем, доказывал, что таких безобразий, которые происходи­ли на спектакле, терпеть дальше нельзя. Сергей доказывал, что школьники правильно освистали декламацию учителя.

— Ну что это за стихотворение? — говорил он.— Гла­за... Глаза... А ну его!.. Вот, брат,, оно и есть, что гнилая интеллигенция.

В этом спектакле участвовала и Зося.

Назавтра же ее вызвал к себе в коридор Алесь и зая­вил, что если она будет играть спектакли в кружке, ячей­ка привлечет ее к ответственности и исключит из комсо­мола.