Виноватый

В другой раз, когда говорили о помощи голодающим Поволжья, он встал, поставил на стол решето, насыпан­ное заблаговременно рожью, и горячо заговорил:

— Граждане! Надо понимать, что власть наша совет­ская, как нищенка, ей надо помогать. Власть, правда, берет у нас налог, но налогом надо и других покормить, разве мало людей, которые хотят есть? Надо рабочим, чтобы поели, а кто же накормит рабочих, если не мы? Надо, граждане, помочь власти, я вот жито жертвую го­лодающим, и все должны понемногу пожертвовать. По­немногу, а вместе выйдет много...

Говорил он иронически, но иронию свою скрывал в хороших словах и такими выступлениями часто вел за собою собрания. Представители исполкома, обычно уста­вавшие на собраниях в спорах с крестьянами, были до­вольны, что собрание слушает Ключинского, который под­держивает их, как представителей власти. Когда однажды после собрания председатель исполкома высказал налого­вому агенту сомнение в искренности Ключинского и на­звал его хитрым проходимцем, тот обиделся.

— Ты неправ. Он искренне выступает. Правильно, что он и о себе заботится, может, даже больше всего о себе, но он нам очень помогает. А нам всегда легче провести мероприятия, когда мы имеем в деревне такого активи­ста. Своего крестьянина в деревне легче, брат, слушаются.

После этого о Ключинском подобных разговоров не было.

Часть третья

Напротив кровати Алеся у окна сидит Стефан и пи­шет. Он весь отдался письму, подолгу думает над тем, что написать.

Алесь только что пришел с улицы, устал. Он сразу лег на кровать и отдыхает.

Уже третий год, как он учится в техникуме. В поза­прошлом году уездный комитет комсомола и райком пар­тии отпустили его на учебу. Он тогда уже был членом партии и председателем сельсовета.

Первые дни учебы в городе и скромная стипендия как-то сковали его, погасили активность. Но месяца через три он уже работал вовсю в партячейке. Партийцев в техникуме было мало. Первый год учебы прошел быстро. Летом Алесь приехал в свою деревню на каникулы. Целыми днями он работал в хозяйстве, а вечерами и в праздничные дни шел в ячейку или по деревням с зада­ниями партячейки и сельсовета. Молодой, энергичный, он пылкостью своих слов умел убедить крестьян в правиль­ности того, о чем говорил, и они уважали его за это.

— Он от души говорит, по глазам это видно,— гово­рили крестьяне.

Так незаметно в работе и учебе прошли два года.

Теперь Алесь избран председателем профкома. Сту­денческий коллектив любит его за простоту, за искрен­ность, за товарищество, за умение понимать человека. За эти два года ни один студент не слышал, чтобы Алесь хвастался своей работой, активностью, хотя все видели эту его работу. Он горячо высказывался на собраниях в адрес того или иного товарища, но высказывался правильно, понимая того, о ком говорил, и поэтому на Алеся не зли­лись, а, наоборот, любили его.

Второй год уже живет Алесь в одной комнате со студентом-батраком Стефаном. Странный немного этот Сте­фан. Но не комсомолец, и Алесь все время стремится подружить с ним, чтобы вовлечь его в комсомол. Стефан поначалу как будто был в дружбе с Алесем, ходил с ним, советовался, но оставался очень скрытным, и эта его скрыт­ность вставала всегда между ним и Алесем, как только Алесь хотел по душам поговорить с ним. Этого Алесь ни­как не мог понять.

Алесь повернул голову и смотрит на Стефана, хочет разгадать его. Стефан склонился над письмом, что-то ду­мает, время от времени посматривает в окно.

«Наверное, скрытность в нем жизнью выработана. Был забитым, загнанным, привык во всем скрываться от людей, и теперь, наверно, от этого избавиться не может...» — думал Алесь. Ему захотелось поговорить со Стефаном. Встал с кровати, подошел и тронул Стефана за плечо. Стефан вздрогнул и сразу закрыл ладонью левой руки письмо, а потом свернул его и сунул в карман.

— Зачем ты прячешь письмо? Куда пишешь?

— Я... это письмо... домой.

— Вот странный. Ты не стыдись. Может, девушке, любимой своей? Я ведь подсматривать не буду. Это есте­ственное дело в твои годы, пиши, да только чтобы краси­вее было — поэзии добавь...

— Нет, я домой...