Virago

"Ты явишься домой и принесешь на меху воротника аромат моих свечек и запах моих угощений. Ты войдешь к нелюбимой жене, впервые не услышав на улице ни единой насмешки, потому что уже стемнело, и все насмешники сидят по домам, заслонившись ставнями от зимнего ветра. Это ведь я задержала тебя так надолго. Нелюбимая встанет тебе навстречу, но ты пройдешь к камину и сядешь в высокое кресло, застеленное мехом. Тебе не придется нарочно отводить взгляд от нелюбимой, как было до этого, потому что на этот раз ты просто не заметишь ее. Она почует незнакомые благовония и аромат чужой трапезы, непременно почует, но ничего не спросит. А через малое время она поймет, что ее кузина больше не властна над тобой..."

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ.

В КОТОРЫЙ МОНА АЛЕССАНДРИНА НИЧТОЖЕ СУМНЯШЕСЯ ПРИМЕРЯЕТ НА СЕБЯ ЗОЛОТО ЛА ФЕРМОЗЫ

Ювелиры перестали переглядываться, как только он выбрал ожерелье и дал понять, что выберет еще и браслеты, и перстни, и диадему ожерелью под стать - а оно одно стоило столько, что даже король не подарил бы его королеве на день ее ангела. Тонкими пальцами он перебирал золото, и откровенно любовался как золотом, так и собственными пальцами. Ювелиры опять переглядывались, но уже не обидно, а так, должны были, так, как переглядываются вороны возле обильной падали. Новые носилки с глухими черными занавесками ждали его снаружи; двое верховых челядинцев стерегли их от любопытства черни. Скверно только, что его узнают, когда он будет в них садиться. Золото складывали в ларчик: слой распушенного хлопка - бархатный лоскут вещица, снова лоскут, снова вещица, и так, пока все не сложили, не прикрыли сверху и не опустили кованую крышку. Как-то она к этому отнесется? Это не колокольчики на добрую память о Кастилии. Эта, белобрысая, что хозяйничает в его доме, пожалуй, затоскует, не досчитавшись стольких мараведи. Наверняка подумывала, какое еще поместье на них прикупить. Будет ей поместье! В приступе злого вдохновения он закрыл глаза, готовый все пустить на распыл и по ветру. Звени златом, шуми шелками, гарцуй на арабских иноходцах, купайся в мускусе и розовом масле, пируй в белокаменных палатах, тирань чернокожих рабов - все это к лицу тебе, мона Алессандрина, дочь флорентийской сводни и лазутчица венецейская. А как имя уменьшительное от "Алессандрина"? Нужно спросить.

Она снова сидела за пюпитром, и читала - ту же самую книгу, или другую. Должно быть, у итальянок заведено принимать посетителей, не отрываясь от привычных занятий. Едва привстав, она протянула для поцелуя руку. Ожерелья с колокольчиками не было на ней, как, впрочем, и других украшений. Только тонкая цепочка, поблескивая, уходила за низко вырезанный ворот. Он поцеловал руку, зашел к ней за спину, словно намереваясь заглянуть в книгу, и из-за спины (точь-в-точь как демон-искуситель с виденной где-то картины) надел на нее новый подарок - расчлененный на семь равновеликих пластин арабеск в изумрудах и смарагдовых брызгах. Вскинув обе ладони, охнув, она закрыла украшение, как закрывают внезапно открывшийся рубец или клеймо. Он снял со стены выпуклое круглое зеркало и подставил ей: "Взгляните!". Тогда она медленно-медленно отняла от груди руки.