Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

В отличие от Этель Смит, Вирджиния не была обделена любовью по крайней мере трех человек – Леонарда, Ванессы и Виты. Глубокого чувства к пылкой подруге преклонных лет, старше ее на четверть века, она, конечно же, не испытывала; переносить старуху в больших количествах было и в самом деле нелегко, Вирджиния от нее уставала, и не только Вирджиния, но и Леонард, с самого начала невзлюбивший говорливую, взбалмошную гостью. И всё же со временем Вирджиния к Этель привязалась, научилась терпеть «гигантского старого краба» – в малых дозах.

Этель Смит вела в высшей степени здоровый образ жизни: безвыездно жила за городом – на беду, не слишком далеко от Родмелла; играла в гольф, каталась на велосипеде и верхом, охотилась. А в свободное от спортивного досуга время сочиняла музыку и писала бесконечные письма подругам. Отличалась не только энергией и решительностью (Вирджиния говорила, что нет такого быка, которого Этель не могла бы взять за рога), но и эпатажным поведением. В любую минуту могла изменить свои планы, а также поменять взгляды на прямо противоположные. Могла явиться в концертный зал в костюме для верховой езды, могла, дирижируя оркестром, переломить дирижерскую палочку, сочтя ее слишком длинной.

Вирджинии, когда та болела, присылала цветные открытки с изображением больной обезьянки. Искренне считала, что все болезни подруги выдуманы и что ее головные боли – следствие… больной печени. Нарядившись в небесного цвета кимоно и водрузив на голову парик, мисс Смит регулярно посещала публичные выступления Вирджинии, в особенности же любила бывать на ее лекциях по женскому вопросу. «Своя комната» произвела на нее, по ее собственным словам, «неизгладимое впечатление».

И это при том, что пафос шестидесятистраничного эссе Вулф – «У каждой женщины, если она собирается писать, должны быть средства и своя комната»[167] – не был рассчитан на читательниц вроде Этель Смит. У нее и со средствами, и со своей комнатой, и не одной, всё было в полном порядке. Впрочем, этим тезисом смысл эссе, конечно же, не исчерпывается.

2

Когда читаешь первые страницы «Своей комнаты», то вообще кажется, что перед тобой не исследование о правах английских женщин, а нечто вроде путевого очерка о пребывании автора в Оксбридже[168] со столь свойственными для Вулф острой наблюдательностью, сдержанным, порой едва уловимым скепсисом и столь присущими ей антропоморфными метафорами: «На дальнем берегу застыли в вечном плаче ивы, распустив волосы».

В самом деле, что может быть общего между темой «Женщина и литература», на которую Вулф в октябре 1928 года прочла в Кембридже две лекции, и прогулкой по университетскому городу? Или отдыхом в раздумьях у реки? Или описанием обильного завтрака, которым потчуют уважаемого лектора? Или рассуждениями (в духе эссе из сборника «Обыкновенный читатель») о статьях Чарльза Лэма, стихах Теннисона, романах Теккерея? Вирджиния Вулф сама, кажется, сознает, что «лирическое отступление» затянулось, задается риторическим вопросом: «Но какое всё это имеет отношение к теме моего доклада “Женщины и литература”?»

На самом же деле никакого отступления не было, автор, как и подобает опытному рассказчику, не торопится посвящать читателя в суть дела, его подготавливает. И вот уже лейтмотив эссе звучит в полную силу. «Сильный пол» (на то он и сильный) «в этой таинственной стране неприкосновенен; любое существо мужского пола может уйти с солнца в тень и нисколько не пострадать»[169].

«Сильный пол» процветает, а «слабый» – нищ и не уверен в завтрашнем дне, неполноценен – с точки зрения мужчины, и умственно, и нравственно, и физически. Отсюда сексистские сентенции типа: «Кошек на небо не берут. Женщинам не написать шекспировских пьес». Женщина необходима мужчине, в первую очередь, чтобы ее принизить (а себя, соответственно, возвысить). Главный источник силы мужчины – «уловка самовозвышения». Чтобы «возвысить» уверенность в себе, следует считать других ниже себя – вот почему мужчины настаивают на низком происхождении женщины, на ее бесполезности, никчемности. Низком в том смысле, что за ними, мужчинами, – традиции, образование, власть, деньги. У женщин же – оттого и их неполноценность – ничего этого нет.

И деньги – едва ли не самое главное. Теперь, когда Вирджиния Вулф нежданно получила от своей умершей индийской тетушки наследство, и немалое (500 фунтов в год), она вдруг осознала, что ей «незачем ненавидеть мужчин», что она обрела «свободу думать о сути вещей, а не о куске хлеба». И хотя писательница и раньше свободно – свободнее многих – думала «о сути вещей», а не о куске хлеба, мы прекрасно понимаем, чту она имеет в виду.