Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

Имеет в виду, что женщина была неспособна написать «Лира» или «Бурю», так как замуж ее выдавали «прямо из детской» и против воли. Так как у нее было много детей и мало денег – и не только в xvi веке, но и в начале xx-го. Право иметь личную собственность, напоминает читателю Вулф, женщина, да и то только замужняя, получила лишь в 1880 году, а право голоса – еще на сорок лет позже. Литературный же талант «не вырастает среди батрачества, темноты, холопства». А если, вопреки всему, и «вырастает», то приносит сплошные несчастья – ведь женскому дарованию противятся условия жизни: карманных денег едва хватает на первостепенные нужды, о своей комнате женщина еще совсем недавно могла только мечтать. Мир, заключает Вулф, оборачивается к талантливой женщине – к сестрам Бронте, к Джордж Элиот, к Джейн Остин, которая, как известно, своей комнаты не имела и прятала свои рукописи от чужих глаз, – не равнодушием, как к Китсу или Флоберу, а откровенной враждебностью. Мир не только держал женщину взаперти, но и лишал возможности общаться, путешествовать, набираться жизненного опыта, «познавать без помех и надзора всё разнообразие человеческой жизни». А что напишешь в четырех стенах?

И то сказать, женская эмансипация (а что такое литература, как не эмансипация?) мужчине невыгодна – вот откуда берутся не лишенные остроумия, хлесткие и циничные поношения вроде «синий чулок с чернильным зудом». Сидите, мол, дома с детьми, а сочинять и публиковаться предоставьте нам. Вам писать негоже, зато, если в жизни мы вас третируем, то в литературе превознесём. Что ж, действительно, Эмму Бовари, Кармен, Манон Леско или Анну Каренину забитой, бесхарактерной никак не назовешь.

Заглавие эссе «Своя комната» имеет (как и почти всякое заглавие литературного произведения) двойной смысл. Практический (и далеко не всегда выполнимый, несколько даже наивный, иллюзорный): заработайте 500 фунтов в год и обзаведитесь своей комнатой, дабы «развить в себе привычку свободно и открыто выражать свои мысли». И символический: для Вирджинии Вулф своя комната – это олицетворение особой творческой силы женщины. Силы иной, чем у мужчины, – ведь женщина столько времени просидела взаперти, что «самые стены насыщены их творческой силой», неуемной фантазией. Коль скоро у женщины появится возможность уединиться и творить в своей комнате, крепости и обители одновременно[170], на своей, так сказать, территории, то даже если двери библиотек, привилегированных школ и университетских аудиторий будут для нее по-прежнему закрыты, свобода мысли и отсутствие запретов будут ей обеспечены.

Кстати, о школах и университетах. Вирджиния Вулф подробно пишет и о том, что женское образование нуждается в коренной перестройке, равно как и профессионализация женского труда; настаивает на необходимости поддержки трудоустройства женщин. Пишет она об этом, правда, не в «Своей комнате», а в эссе, и тоже весьма пространном, «Три гинеи», вышедшем десять лет спустя, в 1938 году, перед самой войной. Для Вирджинии Вулф просьба, с которой к ней обратились, – пожертвовать одну гинею в пользу антивоенного фонда «для защиты культуры и интеллектуальной свободы» – неразрывно связана с поддержкой реформы женского образования и трудоустройства[171].

И всё же суфражистки вряд ли остались довольны «Своей комнатой» и теми выводами, которые делает писательница и которые никак не согласуются с односторонней, узколобой позицией «принципиальных» борцов за права женщин. Ведь, обрисовав, и крайне нелицеприятно, историю и идеологию женского вопроса в Англии, Вирджиния Вулф заканчивает свое эссе вполне миролюбиво, я бы сказал, диалектично: мужское и женское начала равноправны («Великий ум – всегда андрогин», – говорил Кольридж), способности человека, вне зависимости от его пола, раскрываются «при полном слиянии мужского и женского начала». Не об этом ли и «Орландо», где прочитывается «идея об андрогинности творческого сознания, в котором органично уживаются рациональное (мужское) и интуитивно-чувственное (женское) начала»?[172] Более того, по Вулф, свобода от вражды полов – признак зрелого сознания, и страсть мужчин к самоутверждению равносильна агрессивным суфражистским компаниям.

Равноправны еще и в том смысле, что и мужчинам, полагает Вулф, тоже «достается» от общества. Об этом – открытое письмо Вирджинии редактору журнала Nation and Athenaeum от 16 ноября 1929 года. Хотя называется письмо «Интеллектуальное положение женщин», речь в нем идет и о столь же безрадостном положении мужчин: