Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

«Мне доставляет радость общаться с обыкновенным читателем, ибо в конечном итоге это благодаря его здравому смыслу, его не испорченному литературными пристрастиями вкусу, судят люди о праве поэта на поэтические лавры, – замечает доктор Джонсон, авторитетный английский просветитель, в «Жизнеописании Грея», вошедшем в «Жизнеописания выдающихся английских поэтов». – За ним последнее слово, после того как умолкнет суд тонких ценителей художественности и несгибаемых приверженцев науки»[116].

Два сборника своих избранных эссе (второй выйдет семью годами позже) писательница так и назовет – «Обыкновенный читатель» (“The Common Reader”). В переводе дательный падеж был бы, пожалуй, уместнее именительного – «Обыкновенному читателю»; мотив обращения к такому читателю, приглашение к совместному чтению стал бы тем самым очевиднее, прозрачнее. Читает критик Вулф словно бы вместе с ним, обыкновенным читателем, отчасти его глазами. Настоятельно рекомендует ему не прислушиваться к чужим советам, не идти на поводу у авторитетов, «тонких ценителей художественности», не давать «несгибаемым приверженцам науки» «сковывать вашу самостоятельность». Как критик следует собственным рекомендациям из эссе «Как читать книги»: придерживаться независимости суждений, не навязывать автору своих взглядов, а также – пытаться перевоплотиться в автора, «стать ему верным товарищем и помощником… открыться автору умом и сердцем».

Есть, однако, в названии сборника, в его, так сказать, «демократическом посыле» и некоторое лукавство. Ведь далеко не всякому «обыкновенному читателю» по силам прочесть, тем более оценить такие эссе Вулф, как, скажем, «Заметки на полях шекспировских пьес» или «О глухоте к греческому слову». А впрочем, «обыкновенный» вовсе ведь не обязательно значит «невежественный», «поверхностный»…

Главное же достоинство критической прозы Вирджинии Вулф (получившей, сразу скажем, самую высокую оценку критического сообщества[117]), не в демократизме, не в желании по возможности облегчить читателю чтение, говорить о сложных вещах в форме живой беседы, без примечаний и сносок, – а в том, что на старые, давно читанные-перечитанные вещи и их авторов она смотрит по-новому, так, будто открывает книгу впервые. Все равно – поэзия это или проза, классика или современность, художественная литература или документальная.

Кстати говоря, критик Вирджиния Вулф любит описывать «нехудожественные» жанры: письма, дневники, воспоминания, биографии. Любит «копаться в старых сундуках», как она выражалась: одно эссе из первого сборника «Обыкновенного читателя» так и называется – «Елизаветинский сундук».

«Я рыщу по публичным библиотекам и нахожу великое множество затонувших сокровищ», – записывает она в дневнике 9 августа 1921 года.

Интересуется тем, что принято называть «документом эпохи»; непреходящим увлечением этим она в первую очередь обязана, конечно, отцу, сэру Лесли.

От отца же и ее всегдашний интерес не только к обыкновенному читателю, но и к «обыкновенному» писателю, забытому за давностью лет; слова «неизвестный», «забытый» часто фигурируют в названиях ее эссе: «Неизвестные елизаветинцы», «Забытая жизнь»; одно время у Вулф был даже план создать целую серию биографий под рубрикой «Жизнь неизвестных людей». «Неизвестное», «забытое» всегда было для ее эссеистики, как теперь у нас на английский манер выражаются, – «вызовом», творческой мотивацией.

«Читать с карандашом в руке, делать открытия, искать промахи, думать о фразах, когда почва совсем чужая, – остается моим любимым занятием», – признаётся она в дневнике[118].