ВИРТ 3. Отряд одержимых

– Глубокочтимый Одир, мы всегда были крайне верны королеве и восхищались ей и её работами. У неё талант, талант в самой прекрасной области искусства. Она чувствует суть ткани, может раскрыть её душу. Только она может создавать настоящие шедевры, коими восхищаются все дамы далеко за пределами нашего скромного государства. Может небольшой презент от нас в виде свежего отреза тончайшего шёлка, привезённого из далёкой страны, преодолевший раскалённые пустыни и дремучие леса, и даже бескрайние степи, заселёнными злобными орками, сможет породить в сердце королевы радость и послужит тем толчком, что приведёт её к выздоровлению и снимет хворь? Для нас всех будет большая честь вручить ей данный шедевр швейных мастеров лично в руки, дабы насладиться мигом радости и в её глазах.

– Королева никого не принимает! – Мне окончательно надоели эти словесные реверансы. Пора закругляться, толку всё равно нет. – Если вам больше нечего сказать, то считаю аудиенцию оконченной и прошу покинуть резиденцию, у меня ещё много дел.

– Что ты себе позволяешь, щенок? – Одного из присутствующих тут торгашей прорвало. Самый толстый и напыщенный, стоящий ближе всего ко мне и излучающий волны ненависти в мою сторону и буквально прожигающий взглядом, брызгая от переполнявших его чувств во все стороны слюной, продолжил свою фразу тем же противным голосом полным ярости. – Если ты возомнил себя неуязвимым и неприкасаемым, то это не так. Тебя и твоих тёмных ублюдков мы проглотим и выплюнем, как это уже было не один раз. Никто не может стоять на пути торговой гильдии!

Ну, наконец-то, а то всё эти глубокоуважаемые и наилюбезнейшие меня действительно раздражали. Уже стал бояться, что на этом всё и закончится, но их самоуверенность взяла вверх над порядочностью и формальностями. И почему я не удивлён?

– И не слова о королеве или о королевской семье? – Я открыто улыбался, – вы же только что тут расшаркивались о Лите-лучезарной, а в вашей последней фразе я слышу только про интересы торговой гильдии и больше ни о чём.

– К дьяволу это похотливую старуху, – у этого самоуверенного торговца окончательно отказали все тормоза. – Мы сотни лет правим этой страной и не позволим самозванцам захватывать власть. Ты умоешься кровью своей и своих тёмных магов, что прикрывают тебя. И если ты думаешь, что тебе публично отрубят голову, как благородному, не надейся. Ты будешь гнить в сточной канаве, захлёбываясь отбросами и дерьмом, и когда опарыши доберутся до твоих глазных яблок, ты будешь умолять, чтобы мы прирезали тебя, как свинью, прекратив твои страдания. Если сейчас же ты не прекратишь весь этот балаган, то я, возможно, и исполню тогда ту твою просьбу.

С обеих моих рук сорвались ярчайшие лучи ослепительного белого света и ударили по глазам зарвавшегося торговца. Он истошно завопил и постарался закрыться руками, но это мало помогло. Я вложил все мои силы в мощность этого заклинания и продолжал поддерживать его, максимально уплотняя пучок света, концентрируя оба луча на его лице. Торговец завизжал, как та свинья, с которой он только что меня сравнивал. Я продолжал воздействие. Вот кожа на его руках пошла волдырями. А он всё вопил и орал. Остальные присутствующие представители гильдии ошарашено смотрели на его агонию, не пытаясь вмешаться. Вот торговец упал и стал кататься по полу, и мне приходилось напрягаться, чтобы продолжать держать лучи света на его голове. Мои познания в силе света крайне плохо подходили для применения их как боевого заклинания против живых существ, но я нарочно не использовал тьму, дабы подчеркнуть моё умение во владении светом. Получалось малоэффективно, но чертовски показательно. Прошло около тридцати секунд воздействия моих лучей на голову торговца, прежде чем он затих и перестал дёргаться и кататься по полу, комната наполнилась запахом палёного мяса и жжёных волос. Мой магический резерв был почти пуст, но я собрал последние крохи и запустил облегчённую версию заклинания ужаса в сторону застывшей в оцепенении делегации, шокировано смотрящей на обуглившуюся голову распростёртого на полу своего товарища без видимых признаков жизни.

– Не стойте у меня на пути, – произнёс я, – а теперь все вон!