Угрозу конституционной стабильности представляли не столько новые правители Ирландии, сколько инструмент их власти, Акт о гомруле. Хотя акт предполагал наличие системы сдержек и противовесов, которая могла предотвратить конфликт на севере, в нем также были основания для конфликта внутри британского Парламента. Вполне могли возникнуть споры о распределении полномочий, которое предусматривалось актом, или о верховенстве власти вестминстерского Парламента: проблемой стало бы право лорда-лейтенанта накладывать вето на ирландские законопроекты, а также опрометчивое вмешательство в законодательный процесс британского Парламента. Хотя количество ирландских парламентариев в Вестминстере уменьшается, они остаются весьма влиятельными, особенно когда (как в 1910 г.) две главных британских партии обладают одинаковой парламентской силой. Этот ирландский рычаг в Лондоне может использоваться для приобретения будущих конституционных выгод, особенно если конфликты между администрацией гомруля и имперскими властями станут чаще и ожесточеннее.
Такие конфликты также поспособствуют усилению сепаратистских и республиканских настроений[527]
. Каждое мелкое столкновение Дублина и Лондона будет злить конституционных националистов, но они также будут ощущать на себе давление шумного меньшинства шинфейнеров, настаивающих на проведении более независимой политики. Кроме того, по мере роста непопулярности войны и усиления враждебности к пробританской позиции администрации будет расти поддержка прогрессивных националистов. Правительству гомруля под силу воспрепятствовать этому, однако, вероятно, только ценой захвата хотя бы части земель сепаратистов: за перемирием последуют требования дальнейших конституционных уступок. Скорее всего, они будут гарантированы, учитывая 50 000 ирландцев, убитых на войне.Этот гипотетический сценарий рождает представление об Ирландии 1920-х, которое в некоторых отношениях не отличается от реального исторического исхода: как в историческом, так и в гипотетическом случае Ирландия становится доминионом, условно связанным с Британской империей. Включение или исключение Ольстера почти не влияет на эту гипотетическую фантазию. Мало кто из ольстерских юнионистов решил бы поддержать реставрацию унии после “предательства” гомруля, и есть основания предположить, что если бы север присоединился к дублинской администрации, юнионисты стали бы влиятельными участниками режима и были бы заинтересованы в консолидации его сил. Присутствие ольстерских юнионистов в Дублине могло бы – хоть это и нельзя назвать вероятным – обеспечить остаточную связь Ирландии с британской короной, но даже при фактическом раскладе Ирландия стала республикой только в 1949 г.[528]
Тем не менее стоит еще раз подчеркнуть, что независимой Ирландии с мощным юнионистским представительством не требовалось – в долгосрочной перспективе – быть политически и культурно сформировавшимся государственным образованием. На самом деле есть даже повод предположить обратное.Кажется маловероятным, что при введении гомруля в 1912 г. вспыхнула бы англо-ирландская война. С другой стороны, можно допустить, что радикальные сепаратисты организовали бы бунт против администрации гомруля, тем самым (используя метафору Максуини) присоединившись к Имперскому карнавалу. Следовательно, маловероятно, чтобы традиция революционного национализма погибла в Ирландии при гомруле, однако вполне возможно, что сильная потеря фокуса привела бы к существенному снижению ее популярности. Революционные националисты, впрочем, могли бы направить Парламент гомруля на более демонстративно националистический путь, чем он избрал бы в ином случае. Вероятно, не удалось бы избежать некоторых гражданских волнений, но они, скорее всего, возникли бы из-за ольстерского вопроса, а не в результате столкновений между сторонниками разных форм продвинутого национализма, как случилось в 1922–1923 гг.
Это приводит к новой серии гипотетических спекуляций. Заключение соглашения в 1912 г. предполагает, что воинственность ольстерских юнионистов оказалась бы убита в зародыше, подавленная совокупностью уступчивости либералов и апатии консерваторов. Однако давайте на время отбросим эти предположения. Если вернуться к историческим реалиям, стоит упомянуть, что серьезных предложений о заключении соглашения между либеральным правительством и ольстерскими юнионистами не поступало до 1914 г., а к этому моменту северная воинственность уже обрела свою форму. Сдержанная дипломатия с конца 1913-го до июля 1914 г. демонстрировала лишь неразрешимость разногласий между участниками переговоров, и эту напряженность сняло лишь начало Первой мировой войны. Но что, если бы войны не было? Или, как предполагается в другом эссе настоящего сборника, что, если бы в Европе разразился Армагеддон, но Великобритания сохранила нейтралитет? Заплатило ли бы правительство Асквита за жизни британских солдат гражданской войной в Ирландии?