Виртуальная история: альтернативы и предположения

огромное количество исторических сочинений об Американской революции содержит хотя бы предположение о том, что существовали альтернативы британской политике и что случившееся в итоге можно считать печальной историей случайностей, незнания, недопонимания и, возможно, некоторой недоброжелательности. Джордж Гренвиль ограничен, Чарльз Тауншенд великолепен, но глуп, Хиллсборо глуп и жесток, Чатам неизлечимо болен, Дартмут необычно слаб, а сам король очень упрям и не слишком умен. Однако если бы политика не пребывала в таком хаотичном состоянии, возможно, старые виги или эффективное министерство Чатама удержали бы власть, смогли бы разработать и претворить в жизнь поистине либеральную политику в отношении колоний и избежали бы распада империи. Казалось, было именно так.

Учитывая, что в 1763 г. британские политики, и в особенности Джордж Гренвиль, не располагали (как сейчас признают историки) новым, угрожающим свободе генеральным планом устройства империи, кажется еще более вероятным, что “немного больше знания, немного больше такта, немного больше политической чувствительности – и все могло бы сложиться иначе”. Однако если даже столь очевидно проамериканский наблюдатель, как Томас Паунэлл, не осуждал принимаемые меры, “есть все основания полагать, что британская колониальная политика в этот период не была ни случайной, ни чувствительной к переменам… Британскую империю к гражданской войне подтолкнул мощный импульс, который фактически не оставил иного выбора”[359].

Стратегические гипотетические сценарии

Впрочем, прежде чем принимать такой фаталистический диагноз, необходимо изучить те моменты, в которые, как тогда или впоследствии утверждалось, могла бы быть избрана другая политическая линия, в результате чего колонии остались бы в составе империи (хотя эту империю, возможно, и пришлось бы перестроить). Одна такая комбинация политических мер касается стратегического положения тринадцати колоний. Учитывая, что в 1760-х и 1770-х гг. многие американцы склонялись к статус-кво, который, как они утверждали, доминировал до Парижского мирного договора 1763 г., первое изменение политической линии могло бы произойти во время Семилетней войны 1756–1763 гг., которая в некотором роде сыграла решающую роль в восстановлении контроля метрополии, разрыве традиционных связей и упрочении новой власти, включая право на налогообложение. Многие ученые, в особенности американцы, в эти годы разглядели новое отношение к империи, пока Британия привыкала к ответственности и возможностям, которые открылись после поражения Франции в Северной Америке[360].

Даже если и так, британские военные успехи во второй половине этой войны ни в коей мере не были гарантированы, на что современникам указывали провалы первой ее половины, включая потерю Менорки. Победа Вольфа в Квебеке стала классической военной неожиданностью – и никто не мог предсказать, что завоеванную Канаду удастся удержать. Ключевая крепость французской Канады Луисбург, захваченная колониальной экспедицией в ходе прошлой войны, в 1748 г. была возвращена французам. С 1759 по 1761 г. бушевали споры о том, стоит ли при заключении мира оставить себе Канаду или более ценную французскую Вест-Индию, если удержать обе территории не удастся;[361] в итоге была выбрана Канада, однако предпочтение могли отдать и альтернативному варианту. Мало кто из государственных деятелей того времени разделял видение империи широкого географического размаха в Северной Америке или осознавал ее торговый потенциал. Даже Уильям Питт, выступавший против Парижского мирного договора и за удержание Гваделупы, утверждал: “Текущий уровень торговли на завоеванных территориях Северной Америки чрезвычайно низок; рассуждения о его будущем рискованны, а перспективы в лучшем случае туманны”[362].