Виртуозы лжи (СИ)

Билл засмеялся и выдавил что-то, похожее на «почему только в этом?». Ну, да, пловец, футболист, боксёр из него никудышный получится. Дальше можно и не перечислять, результат на данном этапе не изменится.

— Пить хочу.

— Пойдём в дом.

На кухне мы прямиком двинулись к графину с водой, и я благоразумно уступил его Биллу, дабы избежать криков и упрёков. В общении с ним порою проще промолчать или сделать так, как хочет брат. Он своего всё равно добьётся, а ты хотя бы нервы не потратишь.

Я зацепился взглядом за его шею и почему-то сглотнул. Довольно нервозно, кстати. Видимо, ошибочка вышла, и нервы расходуются при общении с Биллом в любом случае. Он никакой перемены во мне не заметил и спокойно пошёл вон из кухни, на ходу стягивая футболку.

— Может, фильм посмотрим? — обернулся близнец.

Билл, по ходу, уловил, что со мной происходит, и остановился в дверном проёме, вопросительно изогнув бровь. Я оглядывал его обнажённый торс, кажется, даже не дыша. Внутри происходили настоящие перевороты, а успокоившееся дыхание снова стало прерывистым. Эти скачки пульса меня уже начинали пугать. Брат внимательно следил за моей реакцией, а весь его вид точно говорил об ожидании, вопросе — подойду или нет. Я не знал, чего мне хотелось. Это созерцание Билла на небольшом расстоянии доставляло удовольствие, но в то же время во мне крутилась какая-то не оформившаяся до конца мысль. А потом Билл уронил футболку. Уронил и отлепился от косяка, с ещё непонятной уверенностью заглядывая мне в глаза. У меня возникло ощущение, что брат голый, совсем не к месту вспомнились дурацкие сцены из фильмов, когда кто-то скидывает с себя шелковый халатик. Впечатления были похожие.

— Том…

Противоречия словно перетаскивали с чёрной стороны на белую и обратно. И какая победила? Что в таком положении является чёрным, а что — белым? Кто поставил эти критерии, каковы они? Но сравнение пришло, а я в два широких шага оказался возле Билла, немедленно заключив его в объятия. Просто обнял. Он уткнулся мне в шею, не предпринимая никаких попыток делать что-то дальше — доверился. Незаметно управление ситуацией перешло в мои руки, и я был обязан если не близнецу, то себе. Вот только в чём?

Мы стояли так минуты две. В голове роились незначительные мысли, какие-то замечания по поводу обстановки. Всё оборвалось, когда я почувствовал, что Билл принялся целовать мою шею, поднимаясь к губам — будто бы ожил. Меня накрыла удивительная волна ощущений, они варьировались от сумасшедшей нервозности до неземного умиротворения. И в этот момент мысли резко выключились, оставив лишь пространственные, совершенно неясные образы. Я повернул голову и увлёк Билла в прерывистый поцелуй. Он сильно вжимался в меня, с жаром отвечая на каждое хаотичное движение, а я уже не контролировал ничего. Все крепления сорвало в одно мгновение.

Я отлепился от брата и стянул с себя футболку, отправив её в недалёкое путешествие по полу. Мною двигало дикое желание, и вся реальность казалась ненормально смазанной, словно я чего-то обкурился. Мы не отрывались от губ друг друга, изредка кусая, продвигались к комнатам, постоянно на что-то натыкаясь. Где находилась кнопка включения этого безумного механизма, я до сих пор не понимаю.

Толкнув Билла в спальню, я с силой захлопнул дверь, но звук хлопка до моего затуманенного сознания не донёсся. Взгляд брата я не забуду, наверное, никогда. Раньше во мне жила уверенность, что, балансируя на грани, мы полностью следили за происходящим, владели ситуацией, и ничего не могло из этой системы выйти. Всё оказалось совсем иначе, и мои прежние устои, определения и формулы в этот раз не сыграли ровно никакой роли.

Смазалось то, как мы срывали друг с друга одежду, как Билл прерывисто выдыхал от каждого движения. Единственное, что сохранилось ясно, необыкновенно ярко и чётко — его глаза и бесконечное доверие в них. Тогда стало абсолютно ясно, что ближе у меня никогда и никого не будет. Невозможно настолько приблизить к себе постороннего человека.

Действиями руководили порывы, и они охватили всё существо, с треском летали вокруг, ослепляя яркостью вспышек.

Брат отдавался с каким-то отчаяньем, которое тоже было на грани, как наши отношения этого дня. Но что за грань, я так и не смог для себя определить. Стоны, совсем не пошлые, им не было определения, звучали внутри, заполняли меня всего, а перед глазами проносились кадры нашей жизни. В книгах такое бывает перед смертью, но мы-то жили. Все события стали логичны, я собрал головоломку, о присутствии которой даже не подозревал раньше. Несущественные когда-то мелочи, детали приобрели небывалое значение.

Мы кончили одновременно, синхронно выдохнув имена друг друга, а от стен отразился синхронный же стон. Наваждение слетало, обнажая нашу реальность, которую мы сами сотворили, в которой нужно жить дальше. Я ещё не понимал, моя это реальность или нет.