Вирусолог: цена ошибки

– Еще один негативный момент: если меня привить рекомбинантной вакциной на основе вируса осповакцины против какой-либо инфекции, то в течение длительного времени не удастся провакцинировать против другой инфекции на основе этого же вектора. У меня ведь будет иммунитет против осповакцины, и она не привьется.

Барменталь поерзал на стуле, встал, разминая затекшие ноги, прошелся по боксу.

– А микс-то все-таки делали или нет?

– Химеру? Да не делал ее никто, это я тебе отвечаю, поскольку узловые манипуляции все равно через меня бы пошли. Тут никакая секретность через «информирование в части, касающейся» не поможет. Даже если меня с чем-то не знакомить, по характеру заказанных экспериментов я все пойму, а заказывать так или иначе ко мне придут, не проскочат. Других таких нет. Я мастер. Да и делать ее глупо. Во-первых, факторы патогенности вируса Эбола и сейчас не все известны, так что можно только гадать, какой фрагмент генома брать и куда вставлять. Ну не гадать, конечно, – можно уже рассчитать, что к чему может привести, но пока еще очень неточно, а во времена той публикации ничего понятно не было. Только у Эболы 20 тысяч нуклеотидов, организованных в семь генов, у оспы вообще 200 генов. Во-вторых, конструкции, как правило, нестабильны, и при масштабировании сохранить встройки, мягко говоря, сложно. Хотя для этого был один «позитивный» (в кавычках, конечно) момент. Геном вируса Эбола – это одноцепочечная РНК. У нее довольно высокая частота спонтанных мутаций, поэтому сохранить изменения сложно. А у натуральной оспы двухцепочечная ДНК, по частоте мутаций стабильнее на два-три порядка. Следовательно, конструкция, построенная на ее основе, будет стабильнее. Но если говорить об оружии, то рецептуростроение намного важнее по сути, просто не так выигрышно в журналистике или еще не осознано. И вообще, мы с тобой об оружии совещаемся или о вакцине?

– Понять ситуацию хочется полностью, да и интересно, как ситуация развивается. Кто что сделал, чего добились.

– В целом изначально в этой сфере были только мы и американцы. Они хоть и начали изучать Эболу намного раньше, но в восьмидесятые мы их догнали и обошли. Ну а в девяностых, когда у нас всем всё стало по колено, а американцы поняли, что мы наворочали, они деньги в эти исследования вбросили и теперь уходят, как от стоячих. Да и не только они. Почти все европейские страны построили лаборатории максимальной защиты и набирают темп. Китайцы интенсивно работают, особенно после атипичной пневмонии. Даже в бывших союзных республиках понастроили лабораторий, а мы им – ай-яй-яй и всё. Обидно. И за себя, и за державу.

– Ну ладно, дорасскажи о своих вариантах – просто очень интересно, – и вернемся к стратегии лечения. Что же ты там еще наваял?

– А вот это как раз и лежит близко к стратегии лечения, поскольку через варианты мы пытаемся понять патогенез болезни. Если поймем механизм, станет понятнее, как лечить. Может быть. А то ведь при СПИДе патогенез как бы понятен, а дальше что?

– И много ты всяких вариантов понаделал? – Барменталь как-то уж очень внимательно поглядел на Алексея. – Понятно теперь, из-за чего кипиш. Ты какой-то вариант сделал, который может обойти вакцину.

– Ты спрашиваешь или утверждаешь? В общем, не важно. Примерно так. Я одержим идеей создать спектр вариантов, позволяющий проводить самые различные исследования. Но самым интересным была возможность сравнить отличия в геноме между исходным и полученным вариантами. Стало понятно, какие участки генома определяют степень патогенности вируса к разным видам животных.

– Ладно, вон твои из коридора маячат, что пора есть. Да и разговор хоть и интересный, но не по сути. Правда, отвлеклись немного от ненужных мыслей – и то спасибо. Давай прервемся на обед. А то хавчик остынет и станет еще противнее. И уже конкретно поговорим. Еще денек у нас, пожалуй, есть. Ну, приятного аппетита и послеобеденного сна. Если уснешь. И пусть тебе что-нибудь хорошее приснится.