Вишенки

Чистое, без единой морщинки, чуть загорелое, с правильными чертами лицо молодой женщины, чувственные, слегка пухлые губы, большие, выразительные, чуть-чуть удивлённые глаза, дуги-крылья бровей, статная, ладная фигура, которую не скрывали, а ещё более ярко подчёркивали приталенная кофта, длинная в складку юбка – всё это бросилось в глаза парню, затуманило.

Кровь ударила в голову, застучала в висках, разлилась по телу, дрожью отозвалась снизу доверху. И больше уже никого и ничего не видел, не понимал. Перед ним маячила вот эта удивительной красоты женщина, желанней которой он ещё не знал, которую хотел, страстно и немедленно, вот сейчас, вот здесь!

Расставив руки, парень молча пошёл на хозяйку, пожирая глазами.

Глаша в испуге отшатнулась, сделала попытку увернуться, проскользнуть под руки. Но он поймал, прижал к себе, принялся исступленно целовать ускользающее лицо женщины, продолжая теснить за хату, к сараю.

– Пусти, пусти, гад! – вырывалась Глаша, молотила кулаками по спине насильника. – Помоги-и-ите! Ой, Господи, да что ж такое?! Пусти, скотина!

– Ну-ну, любушка, – парень повалил её на землю, припал к ней, осыпая поцелуями.

А руки в спешке рвали на ней одежду, задирали юбку. Потом вдруг на мгновение отшатнулся, принялся трясущимися руками снимать с себя винтовку – мешала.

– Спаси-и-ите, помоги-и-ите! – кричала Глаша, не в силах совладать с насильником, уворачиваясь от слюнявого мокрого рта, продолжала колотить по спине, упиралась в грудь, пыталась царапать тому лицо.

А он уже спустил плисовые штаны, елозил между ног женщины, жарко дыша.

Данила перемахнул через плетень, влетел к соседу. Отчаянные крики Глаши звали на помощь, молили о спасении. Как назло, под руку ничего стоящего не попадало, а тут вдруг увидел лежащую у избы винтовку.

Не долго думая, с силой опустил приклад на голову парня, потом добавил ещё раз. Хруст проломленного черепа слился с треском лопнувшего приклада. Парень обмяк, издав тяжёлый, с хрипотцой выдох и затих.

Глаша сидела, прислонившись спиной к стенке избы, безучастная, с окаменевшим лицом, с невидящими от слёз глазами.

– Вот тебе раз! – дед Прокоп вчера прибыл на побывку с фронта, отдыхал дома, а сейчас прибежал к соседям, заслышав крики Глафиры о помощи.

– Этого ещё не хватала Глашке, – понял сразу, что здесь произошло. – Только-только девка приходить в себя стала, так этот хряк теперь… Вот незадача.

– Вот что, дед, – Данила нервно повёл взглядом вокруг, остановился на коне. – Конь нас выдаст, надо его спрятать. Да и этого придурка бы убрать с глаз долой, закопать гдей-то.

– Давай ко мне в хлев коня, – предложил старик. – А утихнет, так в хозяйстве лошадка пригодится.

– А вдруг ржать станет? Выдаст, как пить дать, выдаст.

– И то правда. Но пока пускай постоит в хлеву, глаза не мозолит. Я травы ему кину, пусть жуёт, рот заткнёт.

Дед спрятал коня, а Данила сначала отвёл Глашу в дом, потом замотал труп в рядно, и вдвоём с вернувшимся стариком поволокли огородами к омуту. Привязали на ноги камень, спустили в воду. Винтовку с лопнувшим прикладом, саблю отправил туда же следом. Наган переложил себе в карман.

– А теперь, паря, падай на коня, гони к Фимке на винокурню, – наставлял старик Данилу. – Пускай на время спрячет в конюшне.

– А чего они по дворам ходили? – спросил Кольцов.

– Так, это, сейчас скажу, – дед собирался с мыслями. – Мо-би-ли-за-ция, холера её бери. В армию набирают силью мужиков против большевиков воевать. Вот и этот приехал забрать хозяина. Ты ба, Данилка, схоронился на всякий случай, а то не ровен час загребут.

– Хорошо, Прокоп Силантьич. А ты-то как? Может, и ты спрячешься от греха подальше?

– Дурак ты, Данилка. Я их на ложный след пущу, если что. Шукать ведь будут пропажу, а тут и я, всё обскажу, объясню на пальцах что да как.

Глаша дома сняла с себя рваную одежду, переоделась и теперь стояла на крылечке, недоумённо озираясь.

– А гдей-то этот? – спросила тихим голосом мужиков, когда они зашли во двор.

– Как где? – недоумённо переглянулся дед с Данилой. – Ушёл. Оклемался и ушёл.

– Правда?

– Вот тебе крест! – побожился Данила.

– Чтоб мне с места не встать, – старик даже перекрестился. – Обматерил нас на чём свет стоит и убёг, холера его бери. Но и ты, шалава, меньше бы серёд чужих мужиков лицом своим красивым светилась, итить твою в под дых! Через тебя и я грех взял на свою душу.

– Какой же грех, деда? И что я плохого сделала? Я же на свой двор вышла, а ты так меня обозвал. Не стыдно?

– Ну-у, стыдно, не стыдно. Понимать должна, что чужаки деревню заполонили, а ты вон какая красавица. Могла бы лишний раз схорониться.

– А тот бандит правда ушёл?

– Не, не ушёл, а ускакал. После моей оплеухи кто ж ещё может тут оставаться? А ты как будто жалеешь, а, Глафира? – прищурился старик и плутоватая улыбка застыла на бородатом лице.

– Что ты, что ты, дедушка! – засмущалась, покраснела Глаша. – И как только язык у тебя повернулся такое сказать?

До них стало доходить: женщина в горячке не до конца поняла, что здесь только что произошло с незадачливым воякой, и не стали её разуверять.