Вишенки

Наверное, сказать, что здесь, в семье священника, Щербич чувствовал себя как дома, будет неверно. Ему всегда казалось, что лучше, больше, чем дома. Вот и сейчас он сидел у печки, смотрел на хлопоты хозяев, и тёплая волна благодарности снова нахлынула, затуманила глаза. Хотелось высказать всё то, что чувствует он в доме священника, своего друга, но слов не находилось.

– Вот опять что-то, как у красной девица, глаза на мокром месте, – пожаловался Макар Егорович. – С чего бы это?

– К добру, Макарушка, к добру, – матушка на мгновение прикоснулась рукой к плечу гостя. – Значит, не очерствел душой-то, Макарушка, человеком остался, не озлился на белый свет. А это, по моему бабьему разумению, высшая похвала для мужчины. И не сдался, не сломался, но и не озверел на людей. Только сильные духом на это способны, дружок ты наш родной.

– Ну-у, скажешь тоже, матушка. Мне прямо неудобно, – потупил взор Щербич.

– Всё правильно, Макар Егорович, – поддержал жену священник. – Не только уста младенца глаголют истину, но и женщины некоторые тоже способны на это. Однако не пора ли к столу?

Первое время за столом не говорили, разве что гость считал своим долгом лишний раз похвалить хозяйку за вкусный обед. Хозяева ждали, что сам Щербич расскажет, поделится новостями из первых рук. А он не хотел, не хотел расстраивать хороших людей, загружать их своими проблемами. Он справится, сам справится, нечего перекладывать на чужие плечи, хотя это и такие могучие плечи его друга отца Василия.

– Что дальше, Макарушка? Семья, слышали, у Лосевых? Хорошие люди, нет? – не выдержала матушка Евфросиния.

– С семьёй пока в порядке. Люди хорошие, надёжные. Но неспокойна душа всё равно. Веры властям нет, могут перекинуться на внучат, невестку. Я чувствую, что и Степана арестуют со мной вместе. Нет, я не пророк, – видя, что матушка замахала руками, не соглашаясь. – Но немного изучил коммунистов. Поверьте мне, мои родные, а я чуть-чуть разбираюсь в людях. Дай Бог, ошибиться, но их тезис «дети не отвечают за родителей» даст сбой на моей семье. Или частичный сбой, – уточнил через мгновение.

– Не дай Бог, – перекрестился отец Василий. – Упаси, Господи, заступница наша матерь Божья от лихих помыслов. Даруй, Господи, мир, покой и благополучие земное деткам неразумным.

Матушка всхлипнула, приложила кончик платка к глазам, вытерла слёзы. Гость, потупив взор, молча сидел за столом, лишь пальцы, что нервно перебирали бахрому скатерти, выдавали истинное состояние Макара Егоровича.

– Дело времени, – заговорил вновь гость. – Дело времени, может, сегодня? А может и завтра? Кто знает? Но не избежать ареста, высылки. Вы понимаете, что ждать, ждать неприятностей – тяжёлое испытание. Большевики – психологи, понимают это и тянут время, изматывают меня.

– Слушай, Макарушка, может, рано петь заупокойную? – оживился отец Василий, положив руку на плечо товарища. – Давай лучше наши любимые, а?

– Душа не готова, отец родной. Взбодрить бы её, батюшка, душу-то мою взгрустнувшую, что ли? Помнишь, как в былые времена?

– Это мы с удовольствием, Макарушка, дружок ты мой! Матушка, будь так добра, выставь нам водочки да наливочки, а сама забирай внучат, беги к соседям. Негоже молодёжи смотреть на нас, непотребных. А мы уж тут! Души наши рвутся, страдают. Спасать надо, матушка!

К полуночи сосед батюшки Василия юродивый Емеля сидел под стеной поповского дома, с замиранием сердца слушал очередную песню в исполнении священника и его гостя.

– Хорошо! Благодать! – вытирал грязным рукавом слёзы и крестился. – Хорошо! Благодать!

А они выходили несколько раз во двор и под луной пытались сплясать «Барыню». Но всё заканчивалось очередным падением кого-то из них, и голос батюшки опять гремел в ночи:

– Пойдём, сын мой Макарушка, искать равновесие на дне бутылки! Там оно, там! Истинно говорю, там!

В такие минуты юродивый прятался за угол и, высунув язык, пытался пританцовывать, повторяя движения друзей, также как и они, падал на землю, смешно взбрыкивая ногами.

Макар Егорович не ошибся: к обеду, когда он вернулся в Вишенки, у дома Гриней увидел две подводы и четырёх милиционеров. На передней подводе сидел сын Степан, низко опустив голову.

– Вот и сам пришёл, а то искать, было, собирались, – довольно произнёс один из них, потирая руки. – Молодец, папаша. А то мы уже собирались разыскивать тебя, думали – сбежал.

Из дома выбежала Глаша, подошли Ефим, Данила с Марфой. Детишки Кольцовых замерли по ту сторону плетня, с интересом смотрели на незнакомцев.

– Вот, возьмите в дорогу, Макар Егорович, – Глаша сунула в руки Щербичу котомку. – Тут немного сухарей, шанежки, шматок сала да исподнее бельё с онучами.

– И от нас возьмите, не побрезгуйте, – Марфа сунула в руки Степана похожую котомку. – Та пускай папке твоему будет, а эта тебе, Стёпа.